Змея Давида
Шрифт:
Диана послушно попыталась представить, как Гиббс целует ее в губы. Глупо хихикать, когда она по совету Хильды вообразила лесбийскую сцену между ними, ее не тянуло, но и других, более уместных эмоций, у нее так и не возникло. «А если вздумает засунуть язык мне в рот или схватить за грудь – точно заеду коленом между ног», – подумала она.
– Ну? – нетерпеливо спросила Хильда.
Диана снова засмеялась:
– Да ну тебя с твоим способом! Пусть с ним кто-нибудь другой кувыркается! – Так. А теперь поставь на его место того, о ком ты думаешь!
Диана тут же прекратила смеяться. Потому что, стоило ей на мгновение, лишь на мгновение представить, что незнакомец без лица и с до дрожи знакомым голосом из ее снов может воплотиться
Она поднесла ладони к пылающим щекам.
– Твою мать! – вырвалось у нее.
Хильда театрально прижала руки к груди и воскликнула:
– Свершилось! Наша мисс Холодность и Рассудительность наконец-то сравнялась с нами, простыми смертными – она влюбилась! Пойду, отмечу этот день в календаре красным цветом!
– Если ты посмеешь хоть кому-нибудь хоть словечко… – Диана угрожающе наставила в ее сторону указательный палец, словно волшебную палочку.
– Я – могила, ты же меня знаешь! Я даже не буду спрашивать тебя, кто он, чтобы ты успокоилась! – Почему не будешь? – А зачем? Захочешь – сама расколешься, – и, тряхнув прямыми, как солома пепельными волосами, с победоносной улыбкой на губах Хильда направилась к двери, ведущей в их общую гостиную, а у Дианы мелькнула мысль, что Хильда и так знает о ком идет речь, просто щадит ее самолюбие.
«Срочно в туалет к Миртл! Свари себе Охлаждающее зелье, а то неровен час… Ох, дура ты, Беркович, набитая! Только тебя могло так угораздить!»
Диана в последний раз помешала варево против часовой стрелки и с удовлетворением увидела, как содержимое котла стало совершенно прозрачным, словно вода. Она наклонилась и осторожно принюхалась – так и есть, никакого запаха. Значит, все в порядке и веритасерум готов.
Под потолком зависло дремлющее привидение Плаксы Миртл. Вначале она проявляла живой интерес к действиям Дианы и пыталась ее разговорить, но Диана молчала с упорством партизана на допросе в гестапо, делая вид, что не замечает Плаксы в упор. Отчаявшись получить ответы на свои вопросы и даже просто поболтать, Миртл воспарила к потолку и решила впасть в нирвану.
Диана вынула из кармана мантии крошечный пузырек темного стекла с притертой пробкой. Остудив зелье в котле заклинанием, осторожно налила веритасерум в бутылочку и тщательно заткнула ее пробкой. Несколько секунд она разглядывала пузырек на просвет, а затем спрятала его в тот же кармашек, из которого вынула.
Интересно, подумала она, кому-нибудь прежде приходила мысль использовать веритасерум в качестве эликсира храбрости. По крайней мере, несколько капель этого снадобья помогут ей не впасть в ступор и сказать все, что она хотела. Все то, что в нормальном состоянии она не сказала бы ни под каким видом, ни ему, ни кому-либо другому.
Затем она убрала из котла остатки веритасерума, уменьшила сам котел до размеров грецкого ореха и сунула его в другой потайной кармашек, которыми изобиловала ее мантия. Теперь осталось только выбрать удобный момент, когда ей никто не сможет помешать совершить главную глупость в своей жизни.
Платье от «Gucci», которое ей привезла Мира из очередных гастролей в Милане (ну и плевать на всех этих хогвартских модниц, которые все до единой, не сговариваясь, заказали праздничные тряпки в магазине мадам Малкин, сделав ей за две недели годовую выручку) дожидалось своего часа, аккуратно разложенное на кровати. Черное облегающее платье до колен на тоненьких бретельках, с серебристой отделкой по краю лифа и едва заметными серебристыми искорками, словно вкрапленными в ткань, выглядело одновременно и просто и роскошно. Да, конечно, согласно этикету, поверх него придется надеть парадную мантию, но затем, когда начнутся танцы, мантию она снимет, а на плечи набросит черный шелковый палантин и можно быть уверенной – второй девушки в
Главное, сказала она себе, не налегать на шампанское, а еще лучше – вообще к нему не прикасаться. Пузырек с веритасерумом в потайном кармашке словно жег ей бедро. И чем меньше оставалось времени до восьми вечера (начало выпускного бала), тем сильнее ею овладевало беспокойство и нерешительность. Теперь она уже не была уверена, что ее мужества хватит на то, чтобы подлить веритасерум в свой бокал с соком или чаем.
После торжественной речи Дамблдора, которую она слушала вполуха, начался праздничный пир. Большая часть столов была убрана, благодаря чему освободилось место для танцев в центре зала. Диана сидела рядом с Хильдой, Милагрос и Аллертоном (эти двое по-прежнему не отлеплялись друг от друга, словно сиамские близнецы), время от времени бросая короткие взгляды на преподавательский стол. Снейп сидел на своем привычном месте и со своим сурово-непроницаемым выражением лица выглядел как обычно. Ну, или почти как обычно, за исключением того, что был чуть менее бледен, чем раньше и сменил свою повседневную мантию на парадную бархатную. Один раз ей на мгновение показалось, что он тоже рассматривает ее, но она поспешно отогнала эту мысль, как заведомо нелепую.
«Дура ты, Беркович, – в очередной раз поставило диагноз ее второе «я». – Выбрось на хрен свой веритасерум, не морочь голову ни себе, ни ему. Он только рад будет избавиться от такой занозы в заднице, как ты!».
Она стиснула пузырек с сывороткой правды, тихо дожидавшегося своего часа в потайном кармане парадной мантии. И, еще раз взглянув на Снейпа, поняла, что не сможет привести свой сумасшедший план в исполнение. Точнее, не хочет. Ее внутренний зануда абсолютно прав – не стоит морочить голову взрослому мужчине своей полудетской влюбленностью. Завтра она уедет отсюда и постепенно забудет о своем наваждении. Рука ее решительно потянулась к бокалу шампанского, стоящему перед ней. Раз уж пить веритасерум она передумала, глупо отказывать себе в удовольствии просто выпить, чтобы расслабиться.
Танцы были в самом разгаре, но Диана сидела за своим столиком, небрежно закинув ногу на ногу, и мечтала только о тишине. Снейп постарался исчезнуть сразу после того, как Дамблдор, открывавший бал и пригласивший на танец профессора МакГонагалл, вернулся на свое место. Несколько раз к ней подходили выпускники с других факультетов, с двумя из них она нехотя покружилась в вальсе, а затем возвращалась к своему столу и принималась задумчиво цедить уже нагревшееся шампанское из своего бокала.
Наконец, сидеть в Большом зале ей надоело окончательно, и она направилась в свою комнату. Открыв уже полностью собранный чемодан, извлекла из него пачку «Кента» и зажигалку, набросила на плечи джинсовую куртку и выскользнула в коридор. Поднявшись в один из коридоров на втором этаже, подошла к стрельчатому окну, забралась на него, уселась поудобнее и закурила.
Шум праздника в Большом зале доносился до нее издалека, будто из другого мира, к которому она сама не имеет уже более никакого отношения. Интересно, мелькнула у нее мысль, у всех прощание со школой окрашено в меланхоличные тона, или это она одна такая, больная на голову. Вроде надо бы радоваться, семь лет учебы позади, впереди – экзамены в Высшую Школу Авроров, она непременно туда поступит, все в один голос ей об этом говорят. Наслаждайся взрослой жизнью, воплощай в реальность свои мечты, ан нет! В груди шевелится острое ощущение потери, будто насильно отняли что-то важное и дорогое, будто выпроводили за двери родного дома и вежливо, но недвусмысленно дали понять, что ее время истекло и делать ей здесь больше нечего. Поскорее бы уж наступило утро, а там – на поезд и домой.