Золотая лихорадка
Шрифт:
По тротуарам с обеих сторон спускающейся под гору улицы толпой шли девочки в форме различных школ: Феррис, Футаба, Кёрицу, Ёкохама Гакуин. Этот склон вообще-то называется Дзидзо-дзака, поскольку на вершине, на перекрёстке трёх дорог, есть часовенка и шесть или семь фигурок бога Дзидзо, однако местные жители зовут улицу «девичьим склоном», Отомэ-дзака.
Когда он вылез из такси, к навесной платформе станции Исикаватё как раз подошла электричка. Смеясь и болтая, по лестнице спускались школьницы. Нельзя было и подумать о том, чтобы подняться на платформу навстречу этому потоку, проталкиваясь плечами и локтями среди девчонок. Подросток, засунув руки в карманы, встал возле турникетов,
После трёх пересадок он через полтора часа добрался до школы. Когда подросток увидел двигавшихся муравьиным роем учащихся, одетых в такую же, как и у него, форму, он вдруг почувствовал, как в груди всё переворачивается, словно ему полный рот, до самой глотки, натолкали газетной бумаги. Он опустил голову и пошёл от школьных ворот вдоль забора. «Я не вы, я совсем-совсем другой!» — это чувство пронзило его до глубины сердца. Назад возврата нет. Выбрав место поукромней, подросток нагнулся и широко раскрыл рот, чтобы извергнуть всё, чем забита была глотка. Засунув указательный и средний палец, он старался вызвать в горле спазмы, но лишь обливался слюной. Не осознавая до конца, гонит ли его желание сбросить цепи и улететь в небо или он убегает от преследования, подросток утёр рот рукавом белой рубашки, дождался звонка на урок и пошёл прочь от школы.
Он приехал на станцию Сибуя и пошёл в универмаг товаров для дома «Токю Хэндс» сделать копию ключа от подпольного помещения. Затем, вернувшись на станцию, он забрал оставленный в автоматической камере хранения портфель и направился к входу на платформу линии Тоёко для поездов Токио — Иокогама. На вокзале Иокогама он пересел на линию Кэйхин-Тохоку и вышел на станции Каннай. Он двигался прямо по улице Исэдзаки и, миновав несколько перекрёстков, ногой зашвырнул свой портфель в реку Оока. Он не думал, что этим окончательно распрощался со школой, но, освободившись от тяжести портфеля, почувствовал себя легче и, неумело насвистывая, растворился в улочках «золотого квартала». Затянутое облаками небо лишь кое-где проглядывало пятнами голубизны, похожими на лужицы, и казалось, что присущая середине лета атмосфера беспечной свободы где-то далеко отсюда: здесь по-прежнему было влажно и тянуло плесенью, словно всё ещё продолжался дождливый сезон.
Посреди дороги стояла какая-то незнакомая старуха. Хотя вокруг не было видно никого, кроме этой старухи, вся улица гудела какими-то шепотками, похожими на жужжание насекомых. С каждым шагом нашёптывавших голосов становилось всё больше, то ли они прогоняли его, то ли приветствовали — он не придавал значения тому, как это истолковать, и шагал вперёд с улыбкой на лице, ведь он вырвался из стана врага и вернулся к своим. Старуха и не подумала посторониться, чтобы пропустить его, она стояла совершенно неподвижно и подозрительно смотрела подростку в лицо. Он шагнул вправо, чтобы её обойти, и, хотя совсем не было заметно, чтобы она открывала рот или издавала какие-то звуки, до подростка явственно долетели слова:
— Никак, сын Чан Ён Чхана? Вырос уже!
— Вы ошиблись, — покачал он головой.
— Так, значит, внук?
Подросток снова замотал головой.
— Да ну-у… А похож — одно лицо.
Старуха из угла рта сплюнула на асфальт и зажевала губами.
Сумасшедшая, «одно лицо» говорит, да перепутала с кем-то… Он и имени такого никогда не слышал — Чан Ён Чхан. Подросток оглянулся — старуха продолжала стоять посреди дороги, не сводя с него глаз. В тот же миг он почувствовал головокружение, из-под ног понеслись отзвуки барабанной дроби. Подросток, продолжая шагать, опять нащупал под рубашкой медальон и, прижимая
Пройдя до самой вершины некрутого склона, подросток взглянул на свой «Ролекс»: было два часа тридцать две минуты. Он приложил потную ладонь к считывающему устройству, и ворота открылись. Его ударили по щекам металлические вопли. Это брат Коки просился на улицу, а экономка Симамура его не пускала:
— Через час пойдём за покупками, а пока подожди, я же сказала.
Симамура, всегда ведущая себя угодливо и говорящая таким тихим голосом, что едва можно расслышать, теперь истерично визжала:
— Нельзя, значит, нельзя! Сидел бы да играл на своём пианино, больше ты ничего не умеешь. Не понимаешь даже, что такое «прямо, потом направо», зачем таким ходить на улицу? Что ты там будешь делать, если не способен даже на пустяковую покупку, тысячу иен потратить не сумеешь?
Симамура отдирала пальцы Коки, вцепившиеся в ручку двери, и пыталась за шиворот затащить его в дом, а он рвался изо всех сил, и голова уже торчала из приоткрытой двери наружу.
Подросток бросился в прихожую и распахнул дверь. Схватив за руку вылетевшего по инерции Коки, он обнял его и поднял на ноги. Лицо Симамуры, всегда неприятно неподвижное, словно фотороботы разыскиваемых преступников в газетных новостях, на этот раз ударило подростка по глазам, как поражает жизнеподобием цветное изображение. Когда подросток тряхнул её за плечи и саданул в грудь, Симамуру бросило об стенку, она так и сползла вниз, на коврик в прихожей.
— Что? Что вы делаете? Прекратите, пожалуйста! — Симамура встала на четвереньки, чтобы сбежать из коридора в глубину дома.
— Раз брат говорит, что хочет на улицу, нужно бросить все дела и пойти с ним. Может, скажете, что с вас слишком много требуют? Ведь за это уплачено пятьдесят тысяч сверх жалованья. Почему не отвести брата на прогулку? А? Ну-ка, быстро отвечать!
Хотя ей поддали по заду, Симамура не пошевелилась, она была неподвижна, точно скала.
«Пусть пинает, всего лишь больно, и всё. Нож, кухонный тесак — вот это страшнее, ведь мальчишка-то сумасшедший. Надо успокоиться». Симамура решила вознести молитву, которая почиталась в её секте, но слова, повторяемые ею каждое утро и каждый вечер вот уже двадцать лет, вылетели из головы, дальше «Наму» дело не шло. «Вот ведь незадача! Наму… Почему же не вспоминается?» Когда очередное «Наму…» вылетело у неё изо рта, она получила пинок.
— Нечего твердить эту чушь!
Зад болел, но, покуда не пырнули ножом, можно было потерпеть, и Симамура сосредоточилась на молитве. Тут она заметила, что подросток не маячит больше у неё за спиной, и стала раздумывать, не укрыться ли в ванной. Только она решила, что момент настал, и попробовала подняться, как на затылок и на спину обрушился болезненный удар. С громким воплем она обернулась — подросток размахивал подставкой для зонтов.
— Вставай! Вставай, тебе говорят!
Прикрывая правой рукой лицо, Симамура поднялась на ноги и прижалась спиной к стене.
— Простите, пожалуйста, будьте милосердны. — Она потихоньку стала продвигаться к прихожей. — Кадзуки-сан, умоляю вас, простите! Отпустите меня, ладно? Я виновата, вы совершенно правы, я очень плохо поступила! — Воспользовавшись моментом, она всплеснула руками и бросилась к двери.
Подросток швырнул ей в спину подставку для зонтов. Симамура качнулась вперёд и застонала, а он, выкручивая руки, поволок её назад и прижал к стеклянной двери гостиной.
— Думала сбежать, да? Меня не проведёшь! Почему не водила гулять, говори! — Он боднул её головой.