Золотая лихорадка
Шрифт:
Послышался шум приближавшейся электрички. Подросток перевёл взгляд на железнодорожные пути, потонувшие на дне сумерек. И небо, и облака, и теснящиеся за железной дорогой дома были окрашены в винный цвет, а висевшие по обеим сторонам окна тюлевые занавески вздувались, словно под нажимом кого-то, кто стоял за ними.
— Как жарко! — Мики поставила перед подростком стакан кофе со льдом.
Глядя, как она вытирает пот над бровями тыльной стороной запястья, он задавался вопросом, что за работа заставила её так почернеть от загара. Спросить он не мог, однако ясно было, что она целыми днями находится на открытом воздухе.
— Жарко, — повторила Мики и, протянув руку к вентилятору, который стоял у окна, нажала на кнопку. Обвеваемая потоком воздуха от лопастей вертушки, её волнистая чёлка щекотала лоб, и, вынув правой рукой попавший в рот завиток, она собрала той же рукой волосы и придерживала их, продолжая при этом потягивать холодный ячменный чай.
Лицо без косметики,
Выкажет полное безразличие или сообщит в полицию, одно из двух. Подросток, подобно артисту, который перед выходом из-за кулис набирает в лёгкие побольше воздуха, глубоко вдохнул и выложил:
— Он некоторое время собирается пробыть в Корее, ты не переедешь домой?
Подросток старался ничем не выдать ни жалости, ни отвращения, ни тревоги, которые мучили его с того момента, как он вышел на станции Окудзава и вплоть до того, как ступил на этот порог. Он старательно следил за выражением лица матери, но не смог обнаружить ни малейшего движения.
— Я не могу приблизиться к этому оплоту гнусного ремесла, он осквернён алчностью, злобой и неведением. — В глазах Мики впервые засветился живой блеск.
— Но как же ты оставила нас в таком месте? Тебе не кажется странным, что ты сбежала одна, а своих детей бросила на произвол судьбы?
— Вы должны вырваться своими силами. Иначе вы не спасётесь. Если ты скажешь, что ушёл из этого дома, мать во всём тебе будет помогать.
Нестерпимо хотелось взбунтоваться против этой лжи, но сейчас ему важнее было восстановить отношения. Эта женщина больна, а людей с неустойчивой психикой нельзя подвергать встряскам — он сумел-таки сдержать свой гнев.
— Но ведь его целый месяц не будет, а может быть, и два месяца!
Мики помахала перед лицом ладонью, словно отгоняла какую-то мошку.
— Братику Коки мама нужна, он недавно сам ушёл из дома и потерялся… Нельзя же оставить его одного, кто-то Должен о нём позаботиться!
Мики смотрела в окно. В профиль казалось, что бремя страданий лишь чуть-чуть пригнуло ей голову, но она не горевала и не предавалась воспоминаниям. Боль, которую она в себе носила, теперь была уже не столько ощущением, сколько основой самого её существования. Ей было больно и тогда, когда она жила вместе с семьёй, но ведь это были всего лишь тяготы, испытываемые любой женщиной, оказавшейся в роли домохозяйки: растерянность, смятение, разочарование. Когда она вынашивала своего первенца, Коки, ей пришлось два месяца пролежать в больнице из-за кровотечения и угрозы выкидыша, а первые роды были столь мучительны, что казалось, её разорвёт… Та мука, которую она испытала, услышав, что ребёнок неизлечимо болен и никогда не сможет жить самостоятельно, та мука, с которой она его оставила, — никогда это не может стать для неё прошлым. Ей неведомо, сколько ещё лет предстоит прожить, но её боль будет с ней до самой смерти. Она думала, что никогда в жизни не расстанется с первенцем. Только он был её опорой. Ей казалось, что в разлуке с ним она не сможет существовать. Но, когда ему было двенадцать, она обманула его и привела в тот дом. Никто не знает, как ей было тяжело, как каждую секунду она боролась с тем, чтобы не потерять разум. Она желала безумия, но безумие принесло бы ей облегчение, а лёгкие пути были для неё под запретом. Иногда ей приходило на ум: а что, если тогда Хидэтомо отринул бы свою алчность, освободился от власти золота, и они впятером зажили бы в маленьком домике — могло ли это осуществиться? Наверняка её ребёнок исцелился бы, но пусть бы даже этого не случилось, ведь все члены семьи стали бы жить так, как живут больные синдромом Вильямса, и, может быть, благодаря этому её ребёнку, все остальные тоже смогли бы стать как ангелы, ведь отказаться от желаний вовсе не так трудно. Достаточно задуматься, отчего это представляется таким сложным делом, и сразу станет ясно: есть злодеи, которые бдительно следят, как бы люди ни избавились от своей алчности, и приходится пострадать, чтобы вырваться из расставленных ими сетей. Связь между ею и её ребёнком разорвана, но и теперь она лелеет страдания, рождённые от этой связи. А её дитя, если будет в ней нуждаться, всегда найдёт её здесь, вот и теперь Коки здесь — Мики не сводила глаз с колеблющейся шторы.
Они сидели почти вплотную, лицом к лицу, разделённые лишь маленьким столиком, и подростку стало невыносимо, что она смотрит на него с такого близкого расстояния; он достал
— Здесь три миллиона иен. Возьми их, пожалуйста.
На мгновение лицо матери застыло, окаменели щёки, мускулы вокруг глаз и рта, но в следующий момент всё это искривилось в улыбке:
— Ты похож на господина Юминагу. Точная копия.
Несколько дней назад отец сказал ему, что он точная копия матери, сегодня мать сказала, что он в точности похож на отца. Подросток вглядывался в лицо матери, словно пытаясь увидеть собственное отражение в зеркале.
А этот её сын — с каких пор он стал таким? Лицо не то что лишено выражения, вернее было бы сказать так: на нём одновременно, точно двойная экспозиция на фото, проявляются и гнев, и улыбка. Когда говорят о выражении лица, подразумевают, что оно меняется, а этот ребёнок, по какому-то недоразумению, накладывает одну личину поверх другой — может, в него вселился злой дух? Отец его не способен говорить и действовать, абстрагировавшись от своих чувств, а сын отбросил чувства куда-то далеко и живёт, поглядывая на них со стороны. Он решил сокрушить свою мать при помощи денег и думает, наверное, что будет ею вертеть как хочет. Вряд ли он действует по наущению Хидэтомо, скорей всего, произошло что-то необычное. Рот у подростка был чересчур плотно сжат, а щёки словно сведены судорогой, и, чтобы показать ему пример, Мики приветливо улыбнулась. Бросить спасательный круг тонущему сыну и вытянуть его на берег — её материнский долг, Мики ощутила в матке лёгкое напряжение и села поудобнее. К этому ребёнку она никогда не чувствовала привязанности или любви, но спасти живое существо от грязи и скверны есть высшее благодеяние. Власть денег приводит человека к жизненному крушению, иначе и быть не может.
Поскольку взгляд матери был устремлён на пачку денег, подросток решил, что она колеблется, брать или не брать, и отвернулся к окну. Уж лучше бы взяла, потому что те, которые называют деньги грязными, именно из-за денег связаны по рукам и ногам. Деньги не чистые и не грязные, они как амулеты, которые люди передают из рук в руки.
Мики заговорила, стараясь, чтобы тихо падавшие слова проникали подростку прямо в сердце, она словно сыпала лепестками лотоса, вкладывая в речь всю свою веру:
— Послушай хорошенько! Твоя мать сама зарабатывает себе ровно столько, сколько нужно, чтобы прокормиться. Лишних денег ей не надо. Она и на старость не собирается копить деньги. Когда она состарится и не сможет работать, не сможет покупать себе еду, тогда она умрёт голодной смертью, прямо в этой комнате. Лучше умереть, чем подчиниться власти денег. Люди, которые добиваются успеха благодаря деньгам, от денег же и погибают. Всё потому, что деньги способны превратиться во что угодно.
Для подростка это были просто звуки, что-то вроде распевания буддийских сутр, а переполнявший его гнев превратил звуки в треск помех неверно настроенного на волну радио. Так эта женщина только прикинулась, что читает ему проповедь, а сама, оказывается, хочет его околдовать злым заговором! Люди погибают оттого, что идёт незримая война. Это последняя битва, и в ней решится, достойно ли человечество того, чтобы продолжить своё существование, а если достойно — сможет ли оно выживать и дальше. Страшнее атомного оружия потеря смысла существования. Крушение уготовано и безо всякой там «власти денег». Подросток вдруг с новой остротой ощутил, что они, дети, ничего не сделали такого, что послужило бы причиной ухода матери из дома, и он поддался ненависти, пошёл на таран. Лицо его запылало, дыхание участилось и стало неглубоким, глаза засверкали злобой из-за того давнего предательства, когда в восемь лет его бросили, оставили одного. Подросток встал, надел кроссовки и откинул штору над входом.
— Кадзуки! — Мать впервые позвала его по имени.
Он обернулся и увидел, что она жжёт банкноты над раковиной. Маслом растительным она их облила, что ли? Пламя горящих денег окрасило лицо матери в пунцовый цвет. Неужели она сошла с ума? Подросток бросился в комнату, устланную татами, прямо в кроссовках. Схватив мать за шиворот, он изо всех сил ударил её по щеке.
Сначала Мики пыталась правой ладонью схватить подростка за предплечье, но тут же бессильно опустила руки, и они повисли вдоль тела. Как бы он ни колотил её, сколько бы ни таскал за волосы и ни ударял головой об стену, Мики не издавала стонов и не скрипела зубами, а лишь сотрясалась от ударов.