Золотая лихорадка
Шрифт:
Жестовский думал недолго. План, при всей его авантюрности, был выполнимым; кроме того, Леониду клятвенно пообещали, что ни один его солдат не будет убит – их просто свяжут вместе с ним и оставят в лесу. Ему обещали, кроме того, помощь в перевозке денег в Германию, в добыче визы – короче, сулили золотые горы, и, сломленный горем, сильный человек уже не осознавал, что ему просто вешают лапшу на уши. Его бы и пристрелили под шумок в том же лесу, если бы в ФСБ не нашелся пронырливый агент, который все это пронюхал.
Общественность не узнала ничего. Бригада спецов, прошедших огни и воды, провела контроперацию безо всякого шума,
Родственников Жестовского стали таскать на допросы, взяв у них строжайшую подписку о неразглашении. Тамара утратила всякую надежду и была на грани самоубийства, и только маленькая Маринка, в которой еще теплилась жизнь, удерживала ее от этого шага. В таком состоянии и застал ее Филатов..
– Тома, я не могу ничего обещать, но... Сперва поклянись мне, что ничего с собой не сделаешь, – сказал он, за время ее рассказа прокрутив в голове несколько вариантов развития событий.
Тамара уже даже не плакала – слез не осталось...
– Ему грозит пожизненное, Юрий. В ФСБ и военной прокуратуре обо всем знают. Маринка, он... Я жить не смогу.
– Давай так. Не делай ничего, пока жив хоть один из них, хорошо? – твердо сказал Филатов. – Во-первых, с деньгами я могу помочь. Они у меня есть, их просто нужно привезти. Гораздо труднее переправить вас за границу... с этими деньгами. И еще. Жить у вас я не могу, и так теперь придется от хвостов избавляться. За вашим, да и за моим, я полагаю, домом следят, это очевидно, дело слишком серьезное. Где же нам встречаться... Подожди, есть вариант. Начиная с завтрашнего дня ровно в семь вечера каждый день ходи в аптеку... Где у тебя ближайшая? Туда и ходи. Покупай успокоительное, это никого не удивит. Думаю, в какой-то из этих дней к тебе подойдет человек, мужчина или женщина. У тебя есть приметная сумка? Прекрасно. По ней тебя узнают. Скажут: «Извините, семь часов уже есть?» Ответишь: «Мои что-то отстают». Тебе скажут номер телефона, по которому можно со мной связаться. Запомни его, упаси тебя бог записывать. Звони из автомата, сама ничего не говори, слушай, что я скажу. Все. Я пошел. Держи хвост пистолетом!
В подъезде курили двое. «Ни фига себе! – подумал Филатов. – Даже не прячутся, мать их...»
Вышел во двор, зная, что его уже повели с помощью самых совершенных спецсредств разведки. Нужно было напрячь все воображение, чтобы уйти...
И Филатов ушел. Правда, для этого ему понадобилась почти вся ночь. Три пересадки на такси. Несколько станций на электричке, когда он понял, что это не помогло. Путешествие по слабо освещенным улицам. Классическое устранение – камешком в лоб – наблюдателя, в карманах которого отыскалась красная корочка сотрудника ФСБ, а в наплечной кобуре под курткой – грозный, но бесполезный для такого лоха, каким оказался лейтенант, двадцатизарядный пистолет Стечкина. Поиски страховавшего его второго «шпика», оказавшегося не таким уж простым, – с ним пришлось повозиться...
Когда стало известно о том, как неизвестный поступил с «наружниками», к Тамаре Жестовской нагрянули оперативники ФСБ. Предупрежденная Филатовым женщина, собрав в кулак всю оставшуюся волю, поведала им, что в гости приходил старый друг Жестовского, с которым они вместе когда-то служили. И назвала имя: Игорь Горюнов. У них с Филатовым действительно был такой сослуживец, следы которого затерялись.
Утром Юрий, проверив, нет ли «хвоста», чертыхнулся – если бы он был, его взяли бы сразу, – купил в магазине рабочую спецовку, слегка извозил ее в каком-то мазуте на стройке, чтоб не казалась новой, приобрел на рынке обшарпанный слесарный ящик, с какими ходят водопроводчики, и таким образом был готов к труду и обороне. Лицо его запомнить было трудно, да и фотография не давала гарантии узнавания – преображал его подлинный мастер. Теперь оставалось встретиться кое с кем из старых друзей.
Вид шагающего по дворам водопроводчика ни у кого не вызывает удивления. Правда, Филатова, пока он добрался до нужного дома в Ясенево, дважды останавливали какие-то тетки с вопросом, не их ли унитазы он направляется ремонтировать. Со свойственным ему альтруизмом в другое время Юрий помог бы их горю, но не теперь, и ему приходилось Отговариваться тем, что там, куда он вызван, настоящий потоп на трех этажах.
А самым веселым в этой далеко не веселой ситуации было то, что у Зины Зубатовой, журналистки из «Московского бульвара», действительно случился потоп. И поскольку она не могла его узнать в новом обличье, Филатову пришлось доставать инструмент и прочищать тросом забившуюся трубу. Забегая вперед, надо сказать, что настоящий водопроводчик явился часа через три и был с позором выставлен за дверь...
Зина Зубатова считалась восходящей звездой «Московского бульвара», еженедельника не то чтобы сомнительного, но у солидной публики вызывающего некоторую настороженность. В свои двадцать два года Зина оказалась замешанной в дюжине громких скандалов, ее курносый носик и рыжая шевелюра (причем совершенно натуральная) постоянно мелькали то на великосветских тусовках, то на пресс-конференциях деловых и политических «тузов», а иногда ее можно было встретить и в коридоре какого-нибудь заштатного РОВД.
В прежние времена Зина очень помогла Филатову в поисках Кости Васнецова, охранником которого нанял его отец парнишки, богатый бизнесмен. А познакомились они очень просто. Когда Филатов сидел в небольшом ресторанчике и отмечал свое трудоустройство, которое как раз пришлось на 8-е Марта он услышал женский голос:
– Вы не могли бы оставить меня в покое? Хотя бы в честь праздника...
– Покой нам только снится! – продекламировал, наверное, наиболее начитанный из трех «качков», оккупировавших столик, за котором сидела девушка. – Вот у женщин есть свой праздник, а у нас, бедных, нет. Несправедливо! Так братва?
Братва согласно зашумела. Кто-то потрепал девушку по щеке. Она резко встала, но ее тут же бесцеремонно усадила на место. Один из «качков» обернулся к бармену, видимо надеясь получить выпивку. Но вместо бармена к столику у двигался Филатов. Для него проучить невежливых господ было так же сложно, как, скажем, пришить пуговицу к рубашке, да и девушке будет приятно, тем более, опять же, в честь праздника.
– Так, мужики. Встали и свалили, – Филатов не собирался тратить слова на тех, кто их по определению не понимает.