Золото и мишура
Шрифт:
— Вам нравится, Кинсолвинг тайтай? — с улыбкой спросил китаец.
— «Тайтай» по-китайски «миссис», — объяснил жене Скотт. — Этот шелк с моего склада. У меня его столько, что можно сшить тебе десятки новых платьев. Зита сказала, что в три дня сошьет тебе несколько новых нарядов.
Эмма погладила пальцами шелк.
— Он восхитительный, — ровным голосом сказала она. — Спасибо.
Она вернулась к «туалетному столику, уселась перед зеркалом и вновь принялась расчесывать волосы. Скотт сделал знак Кан До, чтобы тот удалился; покинули комнату также и другие два
— Ну, что случилось?
— Ничего.
— Язык кошка откусила, что ли?
— И, несомненно, это та самая кошка, которая исцарапала тебе лицо.
Подойдя к жене, Скотт склонился и взглянул на свое отражение в зеркале.
— Хочешь знать, где я был? — спросил он. — Я был у Чинлинг, чтобы рассказать ей о тебе.
— Ну? Всего лишь маленький t^ete-`a-t^ete [12]? И, разумеется, даже пальцем к ней не прикоснулся? Нет, какая же я все-таки дура! Теперь-то понимаю, что ваши отношения с ней сугубо платонические, и ты, наверное, обсуждал с ней метафизические проблемы.
— Мы говорили с ней о нашем ребенке.
Эмма была поражена.
— Твоем ребенке?
— Да. — Выпрямившись, Скотт подошел к окну, засунул руки в карманы. — Я ведь даже не подозревал, что она была беременна, не знал решительно ничего вплоть до сегодняшнего дня. Родилась девочка, ее назвали Стар. Но клянусь тебе, Эмма, что отныне у тебя не будет оснований ревновать меня к Чинлинг. Я даю ей и ее матери значительную сумму денег, с тем, чтобы у Стар было обеспеченное будущее. Но я никогда больше не прикоснусь к Чинлинг.
— Так я и поверила!
Он резко обернулся.
— И все же это правда.
— Как будто ты знаешь, что такое «правда».Разве ты можешь мне честно сказать, что не любишь эту Чинлинг?
— Могу или не могу, разве это имеет какое-нибудь значение?
— Очень даже большое. Разве ты сам не понимаешь, что я должна чувствовать, когда ты вот так бросаешь меня, словно тюк грязного белья, и летишь на Дюпон-стрит? Я меньше дня провела в Сан-Франциско, а наверняка уже сделалась посмешищем всего города! А если ты думаешь, что шелком и украшениями меня можно купить, то ты совершенно меня не знаешь! Но что меня больше всегоразозлило, так это мысль о том, что ты, возможно, любишь ее, а вовсе не меня!
— Любишь, любишь, любишь, любишь! — заорал Скотт, подходя к Эмме. — Ты болтаешь о любви, как помешанная монашенка. А дело-то в том, что мы заключили сделку. Я откажусь от Чинлинг, хотя, Боже праведный, это обойдется мне в сотню тысяч долларов…
— Сотню тысяч?!
— Именно так, мадам. А ты стенаешь тут о том, что я тебя не люблю! Так вот, если тебе нужна сумма, которая выражает мои чувства, то сейчас ты эту сумму услышала. И теперь я жду от тебя, что и ты до конца будешь соблюдать наше соглашение и станешь любящей женой, настоящей леди. Никто не требует от тебя, чтобы ты перебарщивала, достаточно, если ты будешь вести себя, как подобает настоящей леди. В этом городе ты могла бы
— Твоего ребенка? — изумилась она. — Кажется, ты позабыл тот немаловажный факт, что отцом ребенка является Арчер Коллингвуд!
Скотт склонился над ней, и в зеркале Эмма увидела его глаза, наполненные ненавистью.
— Запомни, что Арчер Коллингвуд больше не существует, ты поняла?! А ребенок у тебя в животе — мой ребенок! И никто не должен знать, что это не так!
— Но мы ведь так не договаривались!
— Это и так понятно! Бог ты мой, женщина, не думаешь ли ты, что я буду звонить по всему городу, что, прежде чем выйти за меня замуж, ты спала с каким-то фермерским пацаном, ограбившим вдобавок банк?! Или ты и вправду желаешь сделать нас обоих посмешищем всего Сан-Франциско?
Она хотела было поспорить с мужем, но в эту самую минуту ребенок повернулся и толкнул ее ножкой. Эмма не верила в чудеса, но, как бы то ни было, а этот легкий удар в живот был почти что чудом. Неужели ребенок слышал их разговор?!
— Ты прав, — вздохнула Эмма. — Нам незачем выставлять себя на посмешище. Хорошо, Скотт, считай, что мы договорились: ты оставляешь Чинлинг, а ребенок считается твоим. Я готова принять такие условия, только вот…
— Что «только вот»?
Эмма резко отвернулась, закусив губу и борясь с подступившими к глазам слезами. «Черт бы его побрал, я не намерена умолять его о любви, — подумала она. — Но ведь так хочется, чтобы он любил меня! Меня, а не ее… Я даже не знаю, почему это так важно для меня, однако это, оказывается, очень важно…»
Ребенок в животе толкнул ее еще раз.
— Впрочем, ладно, — Эмма поднялась. — Спасибо тебе за подарки. Я немного устала. Пожалуй, мне нужно вздремнуть перед обедом. — И она направилась к постели. — Между прочим, твой ребенок толкается, и я эти его сигналы восприняла как послание: «Найди мне папочку!»
Скотт бросился к жене, отшвырнув мешавшие коробки.
— А когда толкается, это больно?
— Немножко, но это неважно. Это значит, что он или она развивается нормально. Не знаешь, есть тут хороший врач? — спросила она, тяжело садясь на край постели.
— Есть старый док Грей. Правда, говорят, что он получил медицинское образование заочно, однако он принимал роды у многих здешних женщин.
— Ну тогда, я надеюсь, он справится. У меня к нашему с тобой соглашению есть одно условие. Одно всего-навсего, но я собираюсь настаивать на нем.
— Какое?
Эмма взглянула ему в глаза, и в этом взгляде читался вызов.
— Если будет мальчик, назовем его Арчером.
Скотт открыл было рот, но тут как раз в дверь спальни постучали.
— Капитан босс, — позвал его Кан До. — Мистер Один Глаз, он сейчас есть внизу, он хотеть вас видеть.
— Сейчас иду, Кан До, — отозвался Скотт и, понизив голос, сказал Эмме: — Ладно, назовем Арчером, назовем Эндрю Джексоном, мне, черт возьми, плевать! Но это будет мой сын. — И Скотт стремительно направился к двери.