Золото на крови

Сартинов Евгений Петрович

Процедура закончилась несколькими ковшиками горячей воды, щедро вылитой на мою несчастную голову Пелагеей. При этом она не удосужилась развести ее хоть немного холодной водой, и горячие волны, прокатывающиеся по моему телу, после каждой порции жидкого огня заставили меня невольно кричать.

— Но-но, раскричался как сокжой на гону! Вылазь! — скомандовала старуха, за руку выводя меня из ушата.

Несмотря на ее суровый вид, мне показалось, что голос Пелагеи уже источал благодушие.

Вытерев меня какой-то тряпкой, она

велела мне надеть изрядно заношенные, все в дырах кальсоны и такую же рубаху. После этого заставила выпить отдающей горечью жидкости из того глиняного горшка с настойкой и загнала на печь, прикрыв огромной старой шубой, похоже, медвежьей, только сильно вытертой.

Жар, щедро накопленный внутри печи, горячая лежанка и эта шуба тут же выгнали из меня обильный пот, струящийся по всему телу, а особенно по лицу. Это вызвало особую радость у моего «личного врача».

— Потей-потей, всю хворобу из себя выгоняй! — одобрительно сказала она.

— Ну, а ты чего сидишь! — тут же напустилась она на Лейтенанта. — Скидавай портки и лезь в печь!

— Да я вроде не болею, — попробовал открутиться Андрей, но старуха была непреклонной.

— Лезь, а то с такими космами живо обовшивеешь.

Голова моя все так же кружилась, тело дышало каждой клеткой, казалось, оно вибрирует как струна от макушки до самых пяток. Я блаженствовал в полудреме, с улыбкой прислушиваясь, как теперь уже чертыхающийся Лейтенант изображал Иванушку- дурачка. Оживился я лишь когда в поле моего зрения появился красный как рак, с выпученными глазами, тяжело отдувающийся Андрей. Его тоже пошатывало, и Пелагея своей костлявой рукой проводила его до самой купели.

Под ворчливое брюзжание старухи и плеск воды я сморился совсем, словно медленно опустился в покачивающуюся колыбель ласкового сна.

ЖИТЬЕ — БЫТЬЕ

Проснулся я вечером, и сразу почувствовал себя здоровым человеком. Мать Пелагея, похоже, дело свое знала отлично.

— Юрка, — подал голос Лейтенант. — Все дрыхнешь? Что ночью-то делать будешь?

— Спать, — отозвался я, а потом свесил голову и задал вопрос, давно мучивший меня. — Когда дальше-то пойдем?

— Бабка говорит, дней через двадцать, не раньше. Окрепнуть тебе надо, а то опять скоро свалишься.

Я невольно присвистнул. Срок моего воссоединения с семьей отодвигался куда-то в район Нового года.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Андрей.

— Как будто только что родился, — бодро отозвался я.

— Конечно, после такого пекла. Теперь я знаю, что с нами черти в аду делать будут.

Вскоре я опять уснул и проснулся уже утром. Андрей стоял у окна и разглядывал что-то на улице. Услышав, как я зашебуршился на печи, он обернулся:

— Привет, пожарник! Бабка уже приходила, завтрак приготовила, да велела тебе снадобья пить. Я тут хлебнул твоей настойки — эх и бурдомага, аж скулы свело.

Пока мы завтракали, Андрей рассказывал

про свои изыскания:

— Ковырнул я это окно, знаешь, что это такое? Слюда.

— Да ну!?

— Самая что ни на есть натуральная. Где-то рядом ее добывают, я по деревне прошелся — во всех домах такие окна. А соль видишь? — он ткнул пальцем в солонку. — Это не поваренная, а каменная, сам видел, как бабка ее в ступке толкла. Посмотрел я на их житье — все на одной Дашке держится. Мать еле ходит, этот придурок лошадью скачет по деревне. И вода, и дрова — все на ней…

«Что это его так немая волнует? — ехидно подумал я. — Сразу о правах женщин вспомнил, о тяжелом положении таежной рабыни Изауры».

— Кстати, у них там за домом второй колодец. А то я все думал, как это бабка позволила колодцем мирским пользоваться. Тебе не кажется, что вода здесь какая-то не очень хорошая? С каким-то привкусом странным?

— Вода как вода, — буркнул я. — Ты чай-то не заварил?

— Обижаешь, начальник. Я службу знаю.

К чаю он подал плошку с медом и туесок с кедровыми орехами.

— Пелагея расщедрилась. Жаловалась, что медведь в прошлом году все ульи разорил, мед теперь только старый остался, засахарился.

Потом он как-то помрачнел.

— Послушал я тут бабку. Безнадега у них ужасная. С каждым годом все хуже и хуже. Только огородом и держатся. Хотел несколько кедров срубить, чтобы солнца побольше на него попадало, Пелагея говорит — нельзя. Каждое дерево кто-то из их предков сажал. Вроде как душа его там обитает. Понял, какие обычаи?

После чая я хлебнул бабкиной микстуры и долго отплевывался. Похоже, что она настоялась до истинной кондиции и просто сводила судорогой скулы.

После завтрака Андрей явно заскучал. Помотавшись от стены к стене минут десять, он решительно оделся и вышел на улицу со словами:

— Пойду, может, помогу им чем.

Вернулся он быстро, чуточку смущенный, но с винтовкой в руках.

— Смотри что выдали! Настоящая трехлинейка. Патроны уже позеленели от старости, не знаю, сработают ли. Пойду на охоту, — он выглянул в окно. — О, вон бабка и одежду несет. Все-таки то, что им выгодно, они не считают мирским. Винтарь этот с тем самым мужиком сюда попал, как его, Зиминым. А пользовались они им охотно.

В дом, тяжело отдуваясь, вплыла мать Пелагея. В руках она тащила целый ворох одежды.

— Примерь, касатик. Должно подойти. Ларивона это, сына моего, тот такой же, как ты был.

Одежда действительно сидела на Андрее как влитая. Короткий, до колен полушубок оказался двухсторонним, вместо подкладки был мех, пыжиковый. Ну, а снаружи не иначе как волчий, в шкурах я разбирался слабо. Шапка оказалась из меха росомахи, но особенно удивили меховые унты. Они мало отличались от обычных, только мех снаружи был медвежий, да подошва более мягкая, из лосиной кожи. Потоптавшись на месте, Андрей довольно хмыкнул: