Золотое руно
Шрифт:
«Но кто же это тогда так хорошо говорил с трибуны? Если бы увидеть — узнал бы», — думал Иван.
Мысль о свободном труде, неожиданно пришедшая к нему в такой момент, когда он нанимается, взволновала Ивана. И все же он знал, что работать будет по совести, так, чтобы о нем не думали, что он пришел зарабатывать, а не работать.
«Завтра же покажу им, как у нас, тамбовских, работают. Завтра!» — думал он, вытягиваясь на постельнике и закидывая руки за голову.
У дома прошуршали шаги.
Иван, как на пружине, соскочил с топчана, и на цыпочках
У калитки стоял рослый, сухощавый финн, еще совсем молодой, неряшливо — как показалось Ивану — одетый в замызганные сапоги, серые латаные штаны и неопределенного цвета рубашку, в раскрытом вороте которой виднелась загорелая грудь. Финн остановился в раздумье, держась за калитку рукой, другой он ворошил свои светлые, давно не стриженные волосы.
«Не должно быть, чтобы вор…» — мелькнула у Ивана мысль.
Но тот отворил калитку, смахнул с шеи комаров и несмело направился в дом. Его осторожные шаги затихли за дверью в комнате.
«Что такое? Хозяева спят, а он…»
Вскоре послышались голоса. Эйно вышел в коридор вместе с пришедшим и о чем-то неторопливо разговаривал с ним. Несколько раз Иван услышал свое имя, произнесенное очень тихо.
Наконец хозяин проводил позднего гостя до калитки, притворил ее и пошел в дом.
Иван юркнул в постель.
— Не спишь, Ифан? — В каморку заглянул, а потом и вошел Эйно.
— Да нет, не сплю…
— Рапотник приходил, просил фзять… Хороший рапотник.
Иван молчал.
— Ну, зафтра фидно пудет. Хювя-йёда! Спокойной ночи! — добавил он по-русски и ушел, сутулясь и шурша меховыми туфлями. Целый ряд таких туфель Иван видел у двери во внутренние комнаты.
«Вот оно что, — подумал Иван с тревогой, — работник приходил. Видно, мне не работать тут: Эйно возьмет своего, проверенного. Значит, дальше горе мыкать…»
Зеленая рожь в оконце качнулась от случайного ночного ветра; показалось, что легкие колосья задевают за стекло, и в глазах Ивана все зарябило, заколыхалось… Вспомнилось почему-то Русиново, отцовское поле в тот год перед войной, когда отец так плотно припахал землю к овину, что поднявшаяся рожь стучала и царапала колосьями о стену строения.
«Неужели никогда больше не увижу? Как там сейчас, в России? Неужели худо? Неужели зря кровища лилась столько лет? Взглянуть бы, вот хоть через такое оконце…»
Иван перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.
— Ифан, фстафаи!
Иван вздрогнул, секунды две — пока не осознал, где он и что с ним, — дико смотрел перед собой, затем быстро, как по тревоге, вскочил и оделся. Эйно улыбнулся, довольный его поспешностью, и притворил дверь.
На столе уже стояло молоко и два куска пирога с кашей; очевидно, хозяйка неслышно поставила все это совсем недавно.
Иван выбежал во двор, умылся у скотного двора из бочки с водой, отряхнулся, ленясь достать полотенце из мешка, и, вернувшись, съел завтрак, поскольку уже чувствовал, что предстоит работа. Эйно вошел опять, когда Иван еще сидел за столом.
— Ешь, ешь! —
— Косить?
— Та, немного: суодня фоскресенье, — ответил тот и пошел первым на улицу.
К удивлению Ивана, перед домом, опираясь на косу, стоял вчерашний поздний гость. Иван поклонился ему, тот слегка кивнул в ответ и украдкой смерил фигуру Ивана оценивающим взглядом.
Эйно предложил Ивану выбрать косу и повел его под навес.
«Короткой не натяпаешь, длинная утомит скоро, а вот она, матушка, средняя», — подумал Иван и заметил, что у партнера коса длинная.
Выбрав косу, он подошел к стене сарая, упер ее носком в бревно и сделал несколько нажимов — коса несколько раз спружинила. Иван увидел, что носик волнит при выпрямлении, попробовал еще раз и повесил косу обратно.
Эйно и молодой финн с интересом смотрели на непонятные действия русского.
«Знай наших!» — подумал Иван и снял со стены вторую, среднюю косу, тоже неплохо отбитую, и так же, как и первую, проверил. Носок этой косы был мягче, но не волнил, что, как Иван знал по опыту стариков и своему собственному, означало хорошую ковку металла. Подошла коса и по звуку.
— Вот эта пойдет, — сказал Иван и подмигнул молодому финну.
Тот не ответил. Настроение у Ивана испортилось.
Они пошли мимо ржаного поля по тропе.
Площадь покоса лежала несколькими полосками среди прямых неглубоких канав и была тщательно ухожена, не было по канавам ни одного кустика, лишь кое-где белели сваленные в кучу камни.
Иван отметил хороший травостой и прикинул длину полосы. «Ну и длиннущая, — подумал он, — три броненосца встанут в кильватер, ей-богу! Но зато — размах».
Эйно тронул его за плечо и повел на противоположную сторону покосной полосы. Там он поставил Ивана по одну сторону, а второму показал издали знаком, чтобы тот встал на другую.
Иван понял: проверка.
Хозяин дал знак начинать, а сам ушел на другой, соседний, массив и принялся там деловито, неторопливо косить, посматривая на работников исподлобья.
Иван поправил лопаткой косу, скинул пиджак, поплевал на ладони и начал свой покос.
Времени было немного, около половины шестого, но солнце уже показалась над ближним лесом и играло в росе. Пахло срезанной травой, растревоженной пыльцой цветов и томной прохладой земли, что обнажала коса по правую сторону прокоса. От леса неслась птичья разноголосица, сливавшаяся со стрекотом кузнечиков, зелеными каплями брызгавших из-под косы, но Иван был глух ко всему этому. Его подавляла и казалась обидной эта никчемная проверка сил. Он стал проникаться неприязнью к идущему навстречу сопернику — сопернику по куску хлеба. Иван видел его экономные уверенные движения, сильные повороты корпуса, неподвижность головы и, невольно поддаваясь подмывающему чувству — не отстать, одолеть! — ускорял свои движения. Однако скоро он понял, что едва ли вытянет: отвык.