Золотой билет
Шрифт:
– Можно узнать, какие? – оторвался я от блокнота.
Прощелыгин неопределенно дернул плечом:
– Ну, батарею там прорвало, или трубу с горячей водой.
– Или сортир засорился, – машинально подсказал я.
– Не-е, – запротестовал Прощелыгин. – К какашечникам выезд в последнюю очередь. Даже если кого-то заливает дерь… то бишь нечистотами, кипяток всегда в приоритете, так как опаснее. Соображать же надо! Пресса, блин. Вторая, понимаешь, древнейшая…
Чрезвычайно довольный своей шуткой, он расхохотался и поднялся из-за стола:
– Ну в общем, суть я тебе
2 Знакомство с Ромашкиным
Диспетчерская оказалась клетушкой три на три метра с обшарпанными стенами, выкрашенными в грязно-желтый цвет. Занавески на окне отсутствовали. На подоконнике стоял старенький телевизор Funai, батарею отопления загораживало продавленное кресло без подлокотников. У двери, под фанерными стульями, скрепленными понизу доской – чтоб не свистнули, были свалены в кучу промасленные ватники с эмблемой АДС. Взглянув на них, Прощелыгин брезгливо поморщился, и, думая, что я не вижу, незаметно пихнул их носком ботинка вглубь.
Одну стену диспетчерской полностью занимал стенд с ключами от всех городских подвалов и чердаков, на другой висела подробная карта города. В центре стоял письменный стол с красным дисковым телефоном. Телефон был треснут пополам и склеен липкой лентой. За столом сидел совсем юный паренек с нежным девичьим румянцем на щеках и что-то усердно писал в журнале. Практикант, наверно, – подумал я.
Паренек поднял взлохмаченную голову, устало посмотрел на вошедших, и представился:
– Константин Сергеевич Ромашкин. Дежурный мастер.
Заметив мое растерянное лицо, улыбнулся:
– Да вы не удивляйтесь, меня часто со школьником путают. Прибегут: «Где мастер? Дайте мастера!» А когда узнают, что мастер – это я, не верят, бывает, даже кричат.
– Садись, – небрежно кивнул Прощелыгин на кресло.
Я сел, вынул из кармана ручку и блокнот и приготовился записывать. Но тут с очередного вызова вернулась бригада. Взмыленные мужики в спецовках шумной гурьбой ввалились в каморку и, не обращая внимания на незнакомца, сразу потянулись к пульту телевизора. Экран вспыхнул и замерцал бледно-голубым огоньком. Показывали футбол.
– Про это, смотри, не пиши! – спохватился Прощелыгин. – А то еще подумают, что мы тут телик смотрим с утра до вечера, и потому на звонки граждан не отвечаем.
Мужики опасливо покосились на меня, потом на начальство и на всякий случай выдернули шнур из розетки. Зазвонил телефон. Мастер с излишней, как мне показалось, поспешностью схватил трубку:
– Аварийка слушает!
Трубка нервно взвизгнула женским голосом.
– Понял, – вздохнул Ромашкин. – Выезжаем.
– Что там? – насторожился Прощелыгин.
– Да, похоже, опять на Советской провода сперли.
Мужики похватали шапки и высыпали за дверь.
– Второй месяц банда каких-то электриков орудует, – пожаловался мне Ромашкин. – Умельцы! Взламывают электрощитки, как-то по-хитрому составляют электросхему, вытягивают провода с первого по последний этаж и обрезают. А ровно через два
– А как их поймаешь, – Прощелыгин зевнул и посмотрел на часы. – Никак. Ну, я пошел. Если что, звони. И это…, – начальник строго взглянул на дежурного мастера. – Много, смотри, не болтай! А то он, – кивок в мою сторону, – понапишет еще про нас всякого.
Когда за начальством захлопнулась дверь, Ромашкин облегченно выдохнул. Спросил:
– Чай будешь?
И, не дожидаясь ответа, вынул из-под стола пластмассовый чайник и вышел в коридор. Где-то щелкнул выключатель, из крана с шумом полилась вода. Вернувшись, Ромашкин высыпал в чайник полпачки черного чая и стал ждать, пока тот заварится.
– А вы что, воду не кипятите? – удивился я.
– Зачем? – простодушно ответил он. – В трубах и так кипяток. И потом – чайник-то все равно сломанный, спираль сгорела, а на новый денег не дают.
Ромашкин откинул крышку, помешал внутри алюминиевой ложкой, достал стаканы из ящика и нацедил бледно-лимонной жидкости себе и мне.
– Извини, сахара нет.
Я придвинулся к столу вместе с креслом и, глядя на чаинки, вихрем гоняющиеся друг за другом, вслух заметил:
– Моя бабушка называла такой чай ослиной мочой…
– Нормальный чай, – обиделся Ромашкин, отхлебывая и причмокивая губами. – Ну так на чем мы остановились? На электричестве. Вообще, должен тебе сказать, народ у нас дикий, в щитки суются все, кому не лень. Двух проводов соединить не могут, а туда же. Помню, случай был – заискрила у мужика стиралка, так он, недолго думая, прикрутил провод к батарее, а в это время сосед снизу решил побриться, потянулся за полотенцем, а его как током шандарахнет, чуть коньки не отбросил, да!
Ромашкин отодвинул недопитый чай, раскрыл журнал и, послюнявив палец, стал листать засаленные страницы.
– У меня за смену обычно бывает полсотни звонков. Зашкаливать начинает весной во время опрессовки, ну и само собой осенью.
– У психов, что ли обострение?
– Причем здесь это? – он поднял глаза и как-то чересчур внимательно посмотрел на меня. – Просто отопление еще не дали, а в квартирах дубак, вот народ и врубает обогреватели. Ну а сети-то в домах старые, на такие перегрузки не рассчитанные, так что пробки вышибает будь здоров. Тепло дадут, тут новая беда, трубы лопаются, без этого у нас никак. Людей топит, а сантехников на весь город три штуки. И что прикажешь делать, самому в подвал лезть?
– Но больше всего я праздники не люблю, – Ромашкин налил себе еще чаю. – Все готовят, жарят – парят, а отходы, знаешь куда? В канализацию!
Я напомнил о соседе-пенсионере, забившем картофельными очистками сток.
– Ой, раковины – это фигня! – отмахнулся он. – Вот унитазы – да. Тряпки, памперсы, соленые огурцы, дохлые щенки с котятами – чего только оттуда не выловишь.
Вновь затрещал телефон. Ромашкин скорчил недовольную гримасу, снял трубку и быстро опустил ее на рычаг. Телефон тотчас же затрезвонил снова.