Золотой человек
Шрифт:
«Вот он, первый удар!» — подумал Леветинци.
Для дельца с широким размахом это было жестокое поражение. Тимар почувствовал себя уязвленным. Ведь нанесен удар делу, которым он так гордился, за которое ему пожаловали титул королевского советника. Рухнуло величественное здание, воздвигнутое Тимеей.
И снова Тимея!..
«Особенно пагубны были для вступившего на преступный путь молодого человека его связи с беспутными, продажными женщинами, — читал дальше Тимар, — в условиях нашего тропического климата этот порок для чужестранцев имеет весьма опасные последствия. Как только преступление раскрылось, мы обратились к властям с просьбой задержать Кристиана. Но, увы из присвоенных денег у него не осталось ни рейса. Часть он успел проиграть в картежных притонах, остальное промотал и прокутил с креолками. Возможно, однако, что злоумышленник все же успел припрятать кое-какие деньги в надежном месте, рассчитывая воспользоваться ими, как только он вырвется на свободу. Правда, ждать такого случая ему придется довольно долго, уголовный суд приговорил его к пятнадцати годам на галерах».
Не в силах продолжать чтение, Тимар бросил письмо на стол и беспокойно зашагал взад и вперед по комнате.
«Шутка сказать, пятнадцать лет каторги! — размышлял он. — Полтора десятка лет быть невольником, прикованным к галерной скамье! Не видеть вокруг ничего, кроме бескрайнего неба и безбрежного моря! Страдать без всякой надежды на спасение, изнывать от нестерпимого зноя под палящим солнцем, посреди вечно волнующегося моря! Как должен он проклинать и эти постылые волны, и неистребимую человеческую жестокость! Ведь прежде чем его отпустят на волю, он, возможно, превратится в дряхлого старика!» С какой же целью он, Тимар, отправил Кристиана за океан? Да только для того, чтобы никто не мешал ему, Михаю Тимару, предаваться, когда ему вздумается, запретным наслаждениям и любовным утехам на «Ничейном» острове. Чтобы навсегда избавиться от человека, который может обличить его, выдать Тимее тайну о Ноэми, а Ноэми тайну о Тимее. «Признавайся, Леветинци, разве не это было у тебя на уме, когда ты сплавлял Тодора в Бразилию? И разве не надеялся ты при этом, что обстановка, в какую он там попадет, поможет ему сделаться преступником? Ты погнушался уложить своего соперника на месте, как подобает настоящему мужчине. Нет, ты предпочел разыграть перед ним роль заботливого отца и удалить его на три тысячи миль от своего рая. Злорадствуй! Жертве твоей суждено в течение пятнадцати лет медленно умирать на страшной каторге! Это зрелище вечно будет теперь преследовать тебя. Ты будешь неотступно видеть его сквозь толщу земного шара, через необозримые просторы морей и океана».
Печь была нетоплена, в комнате сильно похолодало, на оконном стекле проступили ледяные иглы морозных узоров. Но Тимар весь в поту метался по тесной комнате, вытирая ладонью мокрый лоб.
«Что же это? Стоит мне протянуть кому-нибудь руку, и человек уже обречен на несчастье! Или на моей руке лежит печать проклятия?»
Было время, когда он обольщался, воображал в своей гордыне, что может осчастливить всякого, кто соприкоснется с ним, и что даже закоренелого злодея он способен вернуть на путь добродетели. И вот жизнь неумолимо лишила его иллюзий. Проклятье и страдание становятся уделом каждого, к кому протянулась его рука. Из-за него до конца дней своих будет несчастна женщина, которую он боготворит. Из-за него страдает бывший его друг, у которого он отнял Тимею. Из-за него же мучается и другая женщина, сердцем которой он завладел, так и не сумев обеспечить ей достойное положение в обществе. А как ужасна участь каторжника, осужденного на пятнадцать лет галеры!..
Кошмарная ночь! Неужели никогда не рассветет!.. Комната казалась Тимару тюрьмой, куда его заточили, склепом, где он заживо похоронен.
Но в зловещем письме из-за океана была еще приписка. Надо было прочитать его до конца. И Тимар снова подошел к письменному столу. В приписке, датированной следующим днем, говорилось:
«Я только что получил сообщение из Порт-о-Пренса, что в прошлую ночь с галеры, на которой отбывал наказание наш заключенный, сбежали трое каторжников, прихватив с собой шлюпку. Можно опасаться, что среди них находился и этот мошенник».
Последние строки насмерть перепугали Тимара. Лоб его покрылся холодной испариной, дрожь пронизала тело. Может быть, это опять тифозная горячка?
Тимар настороженно озирался вокруг. Какая опасность могла ему здесь угрожать? В комнате, кроме него, не было ни души. А между тем он испытывал ужас, как ребенок, наслушавшийся страшных рассказов о разбойниках.
Нет, он не в силах дольше оставаться в этих стенах! Тимар вынул из кармана бекеши пистолеты и проверил, не высыпался ли из них порох. Потом попробовал, свободно ли выдвигается клинок стилета. Прочь отсюда!
Время было позднее. Ночной сторож во дворе криком возвестил час ночи. Дожидаться здесь утра было немыслимо.
Тимар решил отправиться в путь тут же, ночью. Выше острова Дунай сплошь скован льдом. Значит, у поселка Уй-Сёнь вполне можно перебраться на противоположный берег прямо по льду. Тимар был человек мужественный, ночная переправа его не страшила. Лишь мигающий огонек огарка и зловещее послание на столе внушали ему ужас. Он торопливо поднес письмо к пламени, потом задул свечку и ощупью выбрался из комнаты.
Но не успел он прикрыть за собой дверь, как внезапная тревога погнала его обратно. А вдруг брошенное письмо еще продолжает тлеть? Вспыхнет огонь, начнется пожар… Действительно, по кромке обгоревшего листка еще вилась огненная змейка, и в темноте на испепеленной бумаге призрачно вспыхивали искорки. Когда погасла последняя искра, Тимар вышел. Пока он пробирался через переднюю и по длинному коридору до самого выхода, перед его глазами все время маячили какие-то призраки. Прикрыв левой рукой голову, он судорожно сжимал правой обнаженное лезвие стилета. Но никто не шел ему навстречу, никто не крался за ним по пятам. И только очутившись на улице, Тимар вздохнул полной грудью, страх уже не давил его. К нему вернулось былое мужество. Он торопливо зашагал по улице Рац, направляясь к берегу Дуная. Свежий, недавно выпавший снежок поскрипывал под ногами.
Среди льдов
Мороз сковал все верхнее течение Дуная, до самого города Пожонь, и по льду идти было безопасно. Но чтобы пробраться из Комарома в расположенный на другом берегу поселок Уй-Сёнь, пришлось сделать большой крюк, огибая остров. Здесь на песчаных мелях летом промывали золото, а в зимнюю пору громоздились льдины.
Приметив на горизонте Монастырский холм, на вершине которого стояла его дача, Тимар решил идти в этом направлении.
Но тут возникла неожиданная помеха. Тимар надеялся на ясную, звездную ночь, но, когда он добрался до Дуная, оба берега уже застилал туман. Сперва мгла была легкая и прозрачная, но едва Тимар ступил на лед и стал искать перехода, туман так сгустился, что в трех шагах ничего нельзя было разглядеть.
Осторожность требовала немедленно повернуть назад. Но Тимар не склонен был сейчас прислушиваться к голосу рассудка. Упрямец во что бы то ни стало решил пересечь реку и дойти до цели.
Ночь выдалась темная, а переход выше острова, где Дунай особенно широк, был чрезвычайно труден. Громоздившиеся друг на друга ледяные глыбы образовали огромные завалы, их причудливые очертания были похожи на горные хребты.
Пытаясь обойти эти неприступные заторы, Тимар вдруг понял, что заблудился. Ручные часы с репетицией прозвонили три четверти третьего. По времени ему уже давно пора было выбраться на другой берег, а он все еще толчется посредине реки. Туман явно сбил его с пути!
Сколько ни прислушивался Тимар, из ночной тьмы не доносилось ни единого звука, не слышно было даже собачьего лая. Очевидно, он не только не приблизился к Уй-Сёнь, а наоборот, все более удалялся от него, шел вдоль реки, вместо того чтобы идти поперек.