Золотой человек

Йокаи Мор

— Значит, из тайника можно проникнуть в спальню Тимеи?

— Да. Картина, изображающая святого Георгия, поворачивается на шарнирах, как створка двери.

— И вы можете через этот тайный ход в любое время проникнуть в комнату моей жены? — с невольной дрожью спросил Тимар.

Аталия горделиво улыбнулась.

— До сих пор мне не было нужды проникать к ней через тайный ход. Тимея спит при открытых дверях, и вы отлично знаете, что в свою комнату я прохожу через ее спальню. К тому же у нее очень крепкий сон.

— Дайте мне этот ключ.

Аталия вынула из кармана секретную отмычку и еще раз объяснила, как

с ней обращаться.

Внутренний голос, а может быть, неведомый ангел-хранитель внушал Тимару, чтобы он немедленно бросил этот ключ в глубокий колодец, находившийся на дворе. Но он не прислушался к голосу своей совести, внимая лишь тому, что нашептывала ему на ухо Аталия.

— Если вы завтра уйдете из дому и, получив сигнал, вернетесь и проникнете в тайник, то все станет вам известно. Ну как, согласны?

— Да. Согласен.

— Есть ли у вас при себе какое-нибудь оружие? Скажем, пистолет или кинжал? Мало ли что может случиться… Створка с изображением святого Георгия открывается с правой стороны, нужно лишь нажать кнопку. Когда створка открыта, она заслоняет постель Тимеи. Вы меня поняли?..

Аталия впилась в Тимара зловещим, сверкающим взглядом, как бы желая его заворожить, и крепко сжала ему руку. Губы ее беззвучно шевелились, зубы стучали, глаза расширились. Что она хотела внушить ему?..

А Тимар стоял, глядя куда-то в пространство, в странном оцепенении, как лунатик. Наконец он вскинул голову, собираясь еще о чем-то спросить Аталию, но ее уже не было в комнате. Только таинственный ключ, зажатый в его руке, доказывал, что все произошло наяву.

Никогда еще не испытывал Тимар таких мук, как в эту ночь, которая казалась ему бесконечной.

Он поступил, как подсказывала ему Аталия. До полудня пробыл дома, а после обеда заявил, что едет на рыбные промыслы, чтобы лично наблюдать за подледным ловом на Балатоне. Раз уж ему удалось пройти пешком по льду через замерзший Дунай, то теперь, без всякого багажа, он тем более сможет переправиться на другой берег. А там его ждет собственный экипаж, на котором нельзя было проехать сюда по нерасчищенному льду.

Не обменявшись ни одним словом со своими маклерами, даже не заглянув в деловые книги, Тимар вынул из сейфа пачку банкнот, положил в бумажник и вышел из дому.

Спускаясь по лестнице, он встретил почтальона, который вручил ему заказное письмо. Тимару не хотелось возвращаться к себе в кабинет, и он расписался тут же самопишущим пером, которое всегда носил с собой.

Взглянув на конверт, он увидел, что письмо пришло из-за океана, от его агента в Рио-де-Жанейро, но не стал его распечатывать, а попросту сунул в карман. Сейчас ему было не до торговли мукой.

В доме на улице Рац у Тимара была своя отдельная комната, которая отапливалась с наступлением холодов. В комнату вел особый ход из глухого переулка, и она была отделена целым рядом комнат от конторы и прочих помещений.

Тимар незаметно пробрался туда, сел у окна и стал выжидать.

На улице бушевал ледяной ветер, и на стекле намерзли причудливые узоры, сквозь которые ничего нельзя было разглядеть.

Наконец-то, думал Тимар, он получит неопровержимое доказательство супружеской неверности Тимеи, которого он так долго добивался. Он давно жаждал умиротворить свою беспокойную совесть, получить право сказать в свое оправдание: «Мы оба согрешили, оба одинаково виноваты

друг перед другом, и теперь мы квиты». Он страстно мечтал, что жена даст ему повод презирать и ненавидеть ее, вызовет его отвращение. Ведь до сих пор он чтил ее как святыню, раболепно преклонялся перед своей властительницей. Но теперь он свергнет ее с престола. А когда он развяжется с ней на законном основании, то сможет возвысить Ноэми, обеспечить ей подобающее положение в обществе. Уж ее-то он сумеет сделать счастливой, назвав своей женой. Она вполне этого достойна.

И все же думать об этом было мучительно. Стоило ему представить себе свидание жены с ее возлюбленным, как в нем закипал бешеный гнев, кровь бросалась в голову и разум его помрачался. Сознание позора, жгучая ревность, неукротимая жажда мщения терзали Тимара. Человеку тяжело переносить позор, даже когда из него можно извлечь пользу.

Только теперь осознал Тимар, каким сокровищем он обладал в лице Тимеи. Пожалуй, он был бы не прочь добровольно отказаться от этого сокровища. Но разве можно примириться с мыслью, что у тебя похищают такую драгоценность? Он испытывал глубокое возмущение и совершенно растерялся, не зная, что предпринять.

Если бы Аталии удалось отравить его до глубины души, то он не удержался бы от мести. Зажав в руке кинжал, он вышел бы из тайника и в разгар страстных поцелуев вонзил бы смертоносное лезвие в грудь изменницы, замирающей в объятиях возлюбленного.

Именно такой расправы с Тимеей жаждала Аталия.

Но для оскорбленного в своем мужском достоинстве Тимара такой путь был неприемлем. Не пристала ему роль откровенного убийцы. Он не может вероломно прикончить своего соперника, он должен пролить его кровь в честном поединке. Соперники обнажат сабли и станут биться не на жизнь, а на смерть.

Постепенно волнение Тимара улеглось, и он прислушался к голосу рассудка: «Зачем понапрасну лить кровь! Скандал тебе куда больше на руку, чем личная месть. Надо выскочить из тайника, созвать слуг и публично выгнать из дома блудницу, нарушительницу супружеской верности, вместе с ее соблазнителем. Любой благоразумный человек поступил бы именно так. Ты ведь не солдафон, чтобы с саблей наголо требовать удовлетворения за обиду. Для этого существуют судьи, законы».

Однако полностью одолеть соблазн Тимару не удалось. Он все-таки вынул из ящика письменного стола кинжал и пистолет, как посоветовала ему Аталия. В самом деле, кто знает, как обернется дело? В какой роли ему придется предстать? В роли мстительного убийцы или великодушного мужа, а может быть, расчетливого дельца, бесстрастно заносящего в приходо-расходную ведомость получивший огласку семейный скандал? Оказавшись в барыше, такой делец, уж конечно, не забудет проставить соответствующие цифры в рубрике прихода.

Тем временем наступили сумерки. На темной улице один за другим зажигались фонари. В кварталах, где стояли его дома, г-н Леветинци оплачивал уличное освещение. В заиндевелом окне то и дело мелькали тени прохожих.

Но вот какая-то тень остановилась под окном. Раздался тихий стук.

Тимару казалось, что от этого стука встрепенулись ледяные узоры на стекле, что они, как ветви волшебных деревьев, шепчут:

— Не ходи!

Он застыл в ожидании. Стук повторился.

— Иду, — прошептал в окно Тимар и, захватив кинжал и пистолет, выскользнул из дома.