Золотой человек

Йокаи Мор

Однако Тереза и не подумала воспользоваться такой любезностью.

— Ты что же это, грешница? Или не узнаешь меня? — далеко не милосердным тоном заговорил поп.

— О, я отлично вас узнала, сударь. Известно мне и то, что я бедная грешница. Но вот какое дело привело вас сюда, это мне непонятно.

— Какое дело, старая карга? И ты еще спрашиваешь? Бессовестная болтунья и богоотступница! Или тебе не ведомо, кто я?

— Я же сказала, что знаю вас. Вы тот самый священник, который отказался хоронить моего мужа.

— Да, отказался. Потому что он умер как нечестивец, без исповеди и покаяния. Вот и постигла его позорная участь паршивой собаки. Если ты не хочешь чтобы и с тобой поступили так же, одумайся, пока еще не поздно, покайся и исповедуйся в своих грехах. Не нынче-завтра пробьет твой час, богомольные женщины сообщили мне о твоей смертельной болезни и умоляли меня приехать сюда и дать тебе отпущение грехов. Им ты и обязана тем, что я к тебе пожаловал.

— Говорите тише, сударь. В соседней комнате моя дочь, она может услышать ваши слова. Не надо ее понапрасну печалить.

— Твоя дочь? А в придачу какой-то мужчина? Да еще и ребенок? Ведь так?

— Именно так.

— И этот мужчина является супругом твоей дочери?

— Да.

— А кто соединил их брачными узами?

— Тот, кто соединил Адама и Еву. Сам господь.

— Ну и дура! Такое на белом свете могло произойти лишь однажды, ведь в ту пору не было ни священников, ни алтарей. А в наши времена вступить в брак не так-то просто.

— Уж я-то знаю, что значит безграничная власть вашего закона! Не он ли заставил меня искать убежища на этом необитаемом острове? Но здесь ваш закон не властен надо мной!

— Значит, ты и в самом деле язычница и басурманка!

— Я живу в ладу со своей совестью. В мире с ней и помру.

— Чему же, кроме распутства, могла ты в таком случае научить свою единственную дочь? Стыд и срам!

— Чем же мы, по-вашему, так уж осрамились?

— Чем, чем… Да вас, как смертного греха, чуждается любой порядочный мирянин.

— А мне от этого ни тепло, ни холодно.

— Бесчувственная тварь! Значит, тебя заботит только телесная боль, а о спасении своей души ты и не печешься? Я из сил выбиваюсь, чтобы указать тебе праведный путь в царствие небесное, а ты так и норовишь угодить в преисподнюю! Веришь ли ты, безбожница, в воскресение мертвых и в Страшный суд? Веришь, что души, попавшие в рай, спасутся?

— Не верю. Да и не желаю верить. У меня нет никакого желания воскресать. Я мечтаю мирно почивать под сенью плакучей ивы. Прах мой истлеет, но корни дерева будут питаться живительной влагой, и частица моего существа возродится в молодой поросли. Иной жизни мне не надо. Я хочу продолжать существовать лишь в прожилках зеленой листвы дерева, посаженного моими собственными руками. У меня нет веры в провидение, которое безжалостно заставляет страдать свои убогие создания даже после земного бытия. Мое божество милостиво. Природа дарует всему живому — человеку, дереву или травинке — вечный покой после смерти.

— Только не такой окаянной злодейке, как ты. Уж тебе-то, как пить дать, не миновать геенны огненной! Попадешь ты в когти дьявола на растерзание!

— А ты мне докажи, согласно Священному писанию, когда это творец создал ад и черта? Вот докажешь, тогда я, может, и поверю.

— Типун тебе на язык, богохульница! Ишь что выдумала! Отрицать существование самого сатаны!

— Да, отрицаю. Никогда не создавал его творец. Сами вы его изобрели, чтобы запугивать малодушных и невежд. Да и то — придумали черта! Рогатый, с копытами… Ведь такая скотинка разве что травку пощипывает, а вовсе не человечиной питается.

— Господи помилуй, не вводи меня в искушение!.. Того и гляди, разверзнется земля и поглотит, как Дафана и Авирона, эту богохульницу. Ты, верно, и мальчонку учишь своей ереси?

— Его обучает тот, кто его усыновил.

— Кто же именно?

— Мальчик называет его своим отцом.

— А как зовут этого человека?

— Михай.

— Фамилия?

— Я никогда о ней не спрашивала.

— Фамилии не спрашивала? Так что же ты о нем знаешь?

— Что он честный человек и любит Ноэми.

— Но кто он такой? Барин, мужик, мастеровой, матрос? Или, может, контрабандист?

— Такой же бедняк, как и мы.

— А дальше? Ведь я обязан знать, какого он происхождения и вероисповедания: католик, лютеранин, унитарий, кальвинист, иудей?

— Мне до этого нет дела.

— Посты ты соблюдаешь?

— Пришлось однажды целых два года пропоститься! У меня не было ни кусочка мяса.

— А кто крестил ребенка?

— Господь бог. Хлынул ливень, и мальчик посидел под радугой.

— Окаянные язычники!

— Почему это мы язычники? — с горечью спросила Тереза. — Разве мы идолопоклонники или отъявленные безбожники? Ты не найдешь на этом острове не только идола, но даже оттиснутого на деньгах изображения, которому в вашем свете всюду поклоняются. Да ты и сам, думается мне, боготворишь двуглавого орла, если он оттиснут на серебре. А уж коли на золоте — тем паче. Любой ваш мирянин жаждет золотого орла не меньше, чем сошествия Христа-спасителя. Ну, а если золотые или даже серебряные орлы от кого-то улетают, то и ваш Христос от него отворачивается!

— Ах ты ведьма! Да как ты смеешь насмехаться над святыней?

— Я и не думаю насмехаться, а говорю вполне серьезно. Бог покарал меня великими бедами. Когда-то у меня был дом — полная чаша, а потом я очутилась в крайней нужде. Овдовела и в один день стала нищей. Но я не отвергла бога, не лишила себя посланной им в дар жизни. Я пришла искать бога сюда, в эту глушь, и нашла его. Мой бог не требует ни торжественных молитв и песнопений, ни жертвоприношений, ни храмов с их колокольным звоном. Ему нужны только праведная жизнь и смирение перед его волей. Мое покаяние — не в лицемерном перебирании четок, а в честном труде. Недоброжелатели лишили меня всего, оставили вконец обездоленной на этой земле. А я не предалась малодушию, не наложила на себя рук и не загнала себя прежде срока в могилу. Наоборот, я все выдержала и превратила пустынный остров в цветущий сад. Люди на все лады обманывали меня, грабили и высмеивали. Местные власти безбожно меня обирали, добрые друзья бессовестно обворовывали, благочестивые пастыри глумились надо мной. Но я не возненавидела людей. Вот и живу здесь, на отшибе, где проходят пути разных чужеземцев и беглецов, выхаживаю, лечу, кормлю всех, кто ко мне обращается. Летом и зимой сплю с открытой дверью, не страшась никаких злодеев. Нет, сударь, я вовсе не язычница.