Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
Бросили, связанных, на колени.
Добрита хмурился. Неждан мотал головой:
– Эх, сорвалось! Вот неудача…
– Несмышленыш, - произнес Калгаст разбитыми губами, поймав пустой взгляд Руслана, а тому послышалось: - Змееныш.
Идар замахнулся топором.
Руслан увидел сбоку высокую прямую старуху. Прижимая к груди желтую плоскую рыбину - должно быть, одну и довез до города Калгаст, - она тягуче причитала, закрыв глаза и откинув голову назад:
– Чадо мое, Печа-а-аль!
Хрипели с пеной на губах мужики. Бабы катались по земле, терзая волосы, царапая щеки, судорожно вскидывая бедра и дрыгая голыми белыми ногами.
Перекрыв их плач, их утробные стоны, над Росью внезапно всплеснулось звонкое и веселое улюлюкание. Длинная стрела воткнулась в пасть истукана. И метнулся вдоль требища вопль:
– Козаре!
Грязь. Кровь. Доброжир плюхался в яме.
– Не бросай, прокляну… Оставишь - накажет Род. На себе волоки, не бросай…
Между мокрыми деревьями стелился дым, смешанный с паром. Князь - без меча, без щита и шелома, в изрубленной кольчуге сидел на краю ямы, свесив красные сапоги, забрызганные грязью, к лицу волхва, и со стоном ощупывал голову.
– Упырем обернусь, стану стеречь на путях, ежели кинешь, - хрипел Доброжир, пытаясь ухватиться свободной правой рукой за Ратиборову ногу. Левой он зажимал дыру в животе, пробитую стрелой.
– Ох, не пугай, отче! Куда еще дале запугивать? Оглядись.
Все сгорело. Скирды. Хоромы. Хаты. Всюду пепел да трупы черные. Князь поносил смердов, козар, клял Полянских волхвов, которые, видно, и наслали на Родень беду. Но ему не легчало. Он чуял в собственных жалобах ложь. Метнулась мысль: может, и сам в чем-то повинен?
– Хватит! Долго волок. А пользы?
– Стой! Возьми. Только спаси.
– Волхв содрал с груди тяжелую кладь цепей с оберегами.
– В них великая мощь.
– Где?
– вскричал Ратибор.
– Где она, та мощь? Хлам железный. А сколько его на Руси. Сколько железа на погремушки извели. Его б на мечи пустить.
– Не кощунствуй. Накажет Род.
– Успел. Чего уж теперь. Пропади ты пропадом. Я ухожу.
– Стой! Куда?
– Путь один.
– Стой, проклятый! Куда ты, глупое чадо? Кияне теперь… дружинником младшим - и то не возьмут. В холопах век завершишь, всей Руси на забаву. Ты погоди. Еще не все пропало. Опять взлетишь на высоту. Это не хлам.
– Он встряхнул оберегами. Они на редкость чисто звенели в дождевой холодной воде. Точно оковы на холопах, мокнущих с лопатами во рву.
– Слышишь?
То- то. К вождю козарскому пойдем, сапог облобызаем. Простит -и вновь вознесет. Даже войском поможет. Выгодно ему, чтоб мы гвоздем торчали под киянами.
– Это чем же ты меня прельщаешь?
– Зато опять будешь княжить.
– Ведь и кияне, - потупился князь, - могут власть мне вернуть. Чтоб держать заслоном от козар.
– Дурень! Для них ты -первая мель по Днепру. И не забудь - ты их прогнал.
– Ты их прогнал!
– Оба. Навеки мы связаны с тобою.
– Нет, - твердо сказал Ратибор. Он встал, отошел от ямы.
– Околевай. У меня путь иной. Пусть холопом, но буду Руси служить.
– Чего ты мелешь?
– взревел Доброжир.
– Твой путь - мой путь. Ступай сюда. Тащи из ямы.
– Вытащу - сам угожу. Не в эту, другую. Из которой уже никто не вызволит.
– Скорей, ну?
Князь зашатался, рухнул в черную лужу, заплакал.
СТЕПЬ. ЗЛОЙ ХАН-ТЭНГРЕ
«Я, небесное созданье,
отлетаю на небо.
Я с вами больше не увижусь.
Вот ухожу уже совсем туда,
Где назначена мне обитель.
Навсегда прощайте!…»
Так сказав, она исчезла вмиг,
С быстротою падающей звезды.
«Нюргун- Боотур Стремительный»
Часть злодеев осталась за Росью улаживать споры с Русью, часть потянулась к степи, добычу везла, пленных и скот понукала, стремясь поскорее выйти к по-рогам.
Зря торопились. За ними не гнались.
Некому было их преследовать. Не с чем. Не на чем. Пеши конницы не настигнешь. По реке опередить? Нужны челны, а они сгорели; и сила надобна, чтоб грести. А где она?
Пленных загнали в лощину, руки развязали, не сразу всем - поочередно, не более чем у троих заодно. Покормили вареным просом из Ратиборовых припасов. Дали передохнуть.
Руслан до сих пор не мог забыть - и вряд ли когда забудет - свистящий ливень стрел, рядами косивший толпу. Смели, рассеяли и с тем же яростно веселым улюлюканием, будто зайцев травили, железные, жестокие, не то чтоб на час обозленные боем - видно, с детства беспощадные - ударили с копьями наперевес всей конной мощью…
– Их главный, - с жутью вспоминал Идар, - мечом кривым орудовал. Привстанет на стременах - рубанет. И непременно, веришь, нет, меж блях на плече угодит. Ну и глаз! И рубит с длинным потягом - не рубит, а режет. Пополам рассекает. Один, считай, треть дружины нашей распластал. Увертлив, черт. Проворен. Меч-то удобный. Не очень чтоб грузный, а легкий, но веский - тяжесть у него, похоже, в середине. А наш прямой, долгий меч - не меч, дубина железная. Не режет - ломает, кости крушит. Но пока ты его подымешь- три раза брюхо проткнут, нутро наружу вы-вернут.
– Н-да-а, - тянул дружинник озадаченно, - верно сказал киевский волхв: не зазнавайтесь. Такой у нас меч да этакий. Он, конечно, добрый, спору нет, но, выходит, не самый лучший. А ведь хитрость невелика - облегчить, чуть изогнуть. И выгодно это: из одного выйдет четыре.
Руслан, морщась, поглаживал рубец на шее.
– Что, рогаткой натерло?
Им, как скоту, надели рогатки, скрепленные между собой волосяными веревками.
– Петлей захлестнули, - сипло ответил Руслан.
– Саднит.