Золотой крест
Шрифт:
Кузьмин подал знак рукой. Влоцкий автоматной очередью уложил часовых. Лисняк и Кузьмин запустили по паре гранат; в сгрудившихся на берегу танкистов. Вверх взметнулась вода, грязь, песок. Раздались крики, стоны.
Партизаны осмотрели трофеи. Особенно усердствовал Кузьмин. Он быстро забрался в танк, повернул башню, опробовал работу рычагов и завел машину. Соскучился, видно, механик-водитель по родному делу!
Лисняк и Влоцкий сели во второй танк. Оба танка вырвались на дорогу и быстро оказались в расположении партизан.
— Товарищ комбриг, — рапортовал выскочивший из переднего люка Кузьмин, — разрешите передать на вооружение бригады два немецких танка неизвестной мне марки.
— Вот это трофеи! — произнес Кузнецов. — Охотно принимаем их.
— А еще просьба у меня имеется, — обратился разведчик к комбригу.
— Какая?
— Разрешите один танк назвать именем Вацлава Забродского.
Это предложение партизаны встретили восторженно.
Фронт все приближался. Михув не только по ночам, но уже и днем слышал гул орудий. Над городом все чаще проносились советские самолеты.
Немцы отступали. Их колонны двигались по шоссе на запад и часто наталкивались на засады. Партизаны пленили более тысячи вражеских солдат и офицеров.
На третий день пребывания в Михуве радио объявило:
«Сегодня в городском саду состоится открытый судебный процесс над бывшим полицаем Казимиром Пронтеком. Приглашаются все граждане».
На судебное заседание собралось столько людей, что в саду пришлось установить репродукторы.
Суд начался в шестнадцать часов. За столом, накрытым кумачом, находились члены партизанского суда.
Председательствующий Тыдык объявил, что Пронтек обвиняется в тяжелых преступлениях, совершенных в Михуве в дни фашистской оккупации города, и предоставил слово партизанскому обвинителю.
— Перед вами, граждане судьи, — громко начал обвинитель, еще совсем молодой худощавый человек, в прошлом студент-юрист, — стоит преступник особого рода. Он чинил бесчинства на нашей польской земле, издевался над женщинами и детьми, расстреливал без суда и следствия ни в чем неповинных мирных жителей. Взгляните на него. Он потерял человеческий облик. Жители Михува могут привести не один пример преступной деятельности этого садиста...
— Я скажу, пан прокурор, — поднялся со своего места мужчина в черных очках. — Можно мне?
Председательствующий ответил:
— Можно, говорите. Только подойдите поближе.
— Стасек, проведи меня, — мужчина обратился к сидящему рядом белоголовому мальчишке, давно не стриженному, в полинялой голубой рубашке с клетчатыми заплатками на плечах и на локтях.
Стасек, взяв свидетеля за руку, провел его к столу.
— Пусть простит пан прокурор, что я его перебил... Я давно знаю Казимира Пронтека. Очень давно. Он свой человек в Михуве, «по-свойски» с нами и расправлялся... Смотрите...
Мужчина снял очки и присутствующие на суде вместо глаз увидели две глубоких впадины.
— Это Казимир Пронтек выколол мне глаза.
Из публики понеслись возгласы:
— Убийца!
— Повесить его!
Слепой рассказал все по порядку, как его обвинили в сочувствии партизанам, как над ним издевались Казимир Пронтек и его шефы.
Когда свидетель сел на место, обвинитель, обращаясь к судьям, произнес:
— Фашистам не должно быть места на земле! Смерть им!
По парку гулко прокатились аплодисменты.
Суд закончился уже при электрическом свете. Он удовлетворил просьбу партизанского обвинителя и жителей Михува. Казимира Пронтека приговорили к расстрелу и тут же в парке привели приговор в исполнение...
Встречи в Михуве
Окружив город прочной вооруженной охраной, которая заняла удобные позиции в лесах и кустарниках, в оврагах и ручьях, на скатах высот и за пригородными строениями, партизаны удерживали Михув трое суток. А на четвертые утром, когда солнце только что выкатилось из-за горизонта, заиграв лучевыми стрелками в дождевых лужах, Александра Кузнецова, спавшего на штабном диване, разбудил дежурный:
— Александр Васильевич, до вас приехал человек с важным сообщением.
— Где он? — спросил командир бригады, потер ладонями глаза, соскочил с дивана и выбежал во двор. Подле крутоступенчатого крыльца на взмыленном гнедом коне сидел Иван Кузьмин. Он доложил:
— Советские танки подходят.
— А может, немецкие?
— Нет, Александр Васильевич, я сам их видел.
— И где же они?
— Остановились на опушке леса.
— А ну, пойдем, показывай.
Кузьмин привязал лошадь за кольцо к столбу и вместе с руководителем бригады забрался на штабную вышку.
— Вон там они, — вытянув руку, показывал Кузьмин на шапкообразный мысок леса, синеющий макушками за пологим угором. — Стопроцентно видел своими глазами. Смотрите, они уже идут сюда.
Действительно, танки на большой скорости шли длинной колонной по дороге на одинаковом удалении друг от друга.
У доброй вести крылья быстролетны, и она из дома в дом мигом разнеслась по всему Михуву. Одетые в праздничные наряды, горожане от старого до малого высыпали на улицы, чтобы по русскому обычаю с хлебом-солью встретить советских бойцов.
В головной машине, стоя по пояс в верхнем люке, прибыл полковник, молодой, бронзоволицый, в новом габардиновом кителе. Он дал сигнал механику-водителю заглушить мотор.
Вслед за первым танком остановилась вся колонна.
— Где мне найти командира бригады Сашу-летника? — спросил полковник.
— Я — командир бригады, — ответил Кузнецов, стоявший в кругу партизан у ворот штабного дома.
Полковник и лейтенант, пожав друг другу руки, познакомились.