Золотой крест
Шрифт:
— На то, что небритый. В летчиках мы привыкли видеть самых форсистых людей. Они для нашего брата, пехоты, должны пример показывать. А он отрастил бороду. Стыд один.
— Побреюсь сегодня же, Павел Семенович, — согласился Аркадий. — Хоть и охоты нет, а побреюсь, чтобы ты не журил меня.
— А ты не для меня это делай, а для себя.
Кто-то обиделся на плохую пищу. Павел Бурда вмешался:
— А ты хотел, чтобы здесь сальный откорм делали. Да разве так бывает в плену? А потом и выработка у нас низковата. Согласен со мной?
Разговаривая так, коммунист-подпольщик выявлял на строение пленного и, если тот оказывался подходящим, вербовал его в свою группу.
В Линце он сколотил надежное подпольное ядро из верных людей. Они распространяли в лагере сводки о наступлении советских войск, на клочках бумаги либо на обрывках от нижнего белья писали молнии, призывающие к диверсиям и тайной расправе над лагерными изуверами.
Дни установились ясные, безветренные, жаркие. А в цехах завода лета не чувствовалось. Солнце сюда не заходило — ему закрывали доступ соседние заводские корпуса. Там, где работали военнопленные, целую смену горело электричество. Запах окалины и жженого масла, казалось, въелся во все стены, во все поры цементного пола.
Редко выпадала передышка в работе. Но стоило появиться таким минутам, каждый быстро выбегал на самый солнцепек.
Выйдя во двор, Аркадий Ворожцов вдохнул всей грудью чистый теплый воздух, посмотрел из-под ладони на солнце, обвел взглядом голубое-преголубое небо и сказал:
— Вот бы сейчас полетать! Отвел бы душу!
— И скильки вже не литаешь? — поинтересовался широкоскулый, щербатый от цинги украинец.
— Ровно два года, В этот день в такую же погоду меня схватили на берегу Волги. Два года! Если бы мне раньше сказали, что придется сидеть в тюрьме хотя бы с полгода, я бы тому человеку ответил — не выживу.
— И уси так думали. И уси живем, и будемо жить, — добавил украинец. — А там, бачишь, союзники вспомнять про нас.
Союзники вспомнили.
Только узники возвратились в цех, как металлически пронзительно, с завыванием заревели сирены, оповещая о воздушной тревоге. Пленных, чтобы не разбежались, загнали в туннель, по которому проходил заводской кабель и теплоканализационная сеть.
Налет американской авиации длился почти час. Одна бомба угодила в заводскую теплотрассу, и в туннель хлынула горячая вода. Она стремительным ручьем начала заливать корытообразное дно.
К счастью, вторая бомба упала неподалеку, проломила бок туннеля и образовала узкую брешь. Первым через нее выбрался во двор тот украинец, который на перерыве завел разговор про союзников. Он на бегу схватил попавшийся под руки лом, прыгнул в котлован, откуда дверь вела в подземелье, разворотил запертый на замок засов и выпустил узников. Самолеты по-прежнему летали над городом, а люди, забыв о страхе, принялись качать спасителя.
В тот день в лагере (а он находился близ завода) бомбовыми ударами разрушило несколько бараков, широко разбросав саманные стены и деревянные стропила. Охрана попряталась. И многие из пленных, что отдыхали после ночной смены, воспользовались удобным случаем и убежали.
Аркадий Ворожцов и его друг и наставник Павел Бурда радовались и горевали после бомбежки. Радовались тому, что счастливчики оказались на воле, что фашистам нанесен новый чувствительный урон, а победа над врагом приблизилась еще на один шаг. Горевали из-за того, что им не представилась возможность для побега.
— Но ведь, надо думать, сегодняшняя бомбежка не последняя, — успокаивая себя и товарища, говорил Бурда. — Согласен со мной?
— С тобой, Павел Семенович, я согласен всегда. Только ждать-то надоело.
Назавтра вечером, сидя во дворе на скамейке, Бурда шепнул Ворожцову:
— Сегодня беремся за новое дело...
— За какое? — заинтересовался Аркадий.
— Хотим сделать подкоп из барака под стену двора. Дело надежное, но рискованное. Ты готов нас поддержать?
— Готов, Павел Семенович. Только чем копать-то?
— Подручными средствами, — ухмыльнулся Бурда.
Ночью Ворожцов и двое комсомольцев спустились в барачное подполье, переоделись в специально приготовленные костюмы и железными мисками принялись рыть проход для побега. Требовалось проложить туннель длиною не больше двенадцати метров.
Первая ночь принесла большое удовлетворение. Пройдено больше метра. В лагерных условиях такую проходку можно назвать скоростной. Если продвигаться такими темпами, потребуется одна декада. Разве это срок в сравнении с тем, сколько длится каторга!
Но дальше так не пошло. Проход рылся малогабаритный. Земли же набралась целая гора. Чтобы выгрести ее из туннеля и перетаскать ведром в другой конец подполья, уходило много времени. Однако люди шли к цели упорно, настойчиво.
Бурда, имея в активе немалую группу пленных, ежедневно наряжал на подкоп самых проверенных, самых надежных.
Работы велись около месяца. Туннель пролег до самой лагерной стены. Еще пройти пару метров, и — все готово. Но беда подкараулила подпольщиков. Ночью в разгар работы туннель обвалился у самой стены. Это насторожило охранника. Он втихомолку оповестил начальников. Пленных, которые трудились в роковую ночь, поймали и повесили во дворе лагеря перед строем заключенных. Костлявые, посиневшие трупы почти двое суток качались на ветру, чтобы устрашить тех, кто лелеял мечту о побеге.
А советские войска все стремительнее и почти безостановочно наступали на врага, сокрушая, взламывая, утюжа танками его укрепления. Все яснее, отчетливее виделся конец войны. Фашистам уже не хватало боевой техники и вооружения. Каторжников лагеря стали наряжать на завод, изготовлявший различные детали для танков.
— Это хорошо, — заключил Павел Бурда. — Будем вредить и здесь.
Аркадий Ворожцов и его напарник встали у огромного, начищенного до блеска, станка. Он подавал раскаленные тупоносые болванки на гидравлический пресс, грузно вросший в цементный пол.
— Вы делайте так, — посоветовал Бурда Ворожцову, — чтобы со станка на пресс попадали болванки, которые не раскалились до нормы. Они сломают поршень. Выйдет из строя гидравлический пресс, и остановится весь процесс.
Совет оказался дельным.