Золотой выкуп
Шрифт:
— Ну, друг мой Эсергеп, рассказывай.
— Все сделали, как ты велел, — начал Эсергеп, довольный тем, что удачно выполнили задание, вернулись в родные края и опять находятся среди друзей, рядом с Намазом-батыром. — Узнавали у людей, у кого есть быстроногие кони, шли и покупали не торгуясь. Участвовали в скачках, покупали, тоже не торгуясь, тех коней, которые получали призы.
— Сколько всего привели коней? — поинтересовался Намаз.
— Двадцать голов.
— Двадцать два с теми, на которых ехали сами, — поправил друга Шернияз. — Но, Намаз-ака, скажу вам: это не кони, а настоящие соколы! Вот увидите, как они будут летать!
— Значит, зададим жару Мирзе Хамиду! — повеселел Намаз. — Молодцы, палваны, очень хорошее дело сделали. Ну а как живут тамошние люди?
— В Мерве произошла перестрелка между железнодорожниками и казаками, — ответил Эсергеп с готовностью, видно, знал, что Намаз обязательно спросит об этом. — Похоже, много крови пролилось. Потом к железнодорожникам присоединились ремесленники. Из Ташкента войска прибыли, много народа побили… Говорят, и в тех краях то и дело появляются джигиты, мстящие за свои обиды.
— Что ты говоришь?!
— Да, в караван-сараях только об этом и толкуют, — подтвердил Шернияз. — И слухи о нашей дружине туда дошли.
— Не может быть!
— Поклялся бы, да вы заругаете.
— Спасибо вам, друзья мои! — поблагодарил джигитов Намаз, чувствуя во всем теле небывалую легкость и прилив сил. — И за прекрасных коней, и за добрые вести спасибо. Тысячу раз вам спасибо! А теперь идите отдыхайте. У меня тоже есть много чего рассказать вам, потом наговоримся вдоволь…
Дошла очередь идти к Намазу и Назарматвея. Он был в узбекском чапане, повязан зеленой чалмой и больше походил на молодого муллу, чем на воина.
За Назарматвеем в отряде числилась самая трудная и ответственная работа: он доставал оружие и боеприпасы, обучал новичков ездить верхом, рубиться на саблях, стрелять из винтовки. Без него Намаз ничего не смог бы сделать. Назарматвей стал ближайшим помощником и опорой Намаза. Сейчас он был печален, грустен: смерть Сурена Дадаяна сильно подействовала на него.
— Знаю, слышал, — сказал Намаз, выходя навстречу другу. — Чудесный был парень…
— Он скончался у меня на руках, — проговорил Назарматвей, опускаясь на указанное Намазом место. — Сам едва дышит, а все просит меня, если когда-нибудь найду его мать, чтоб поцеловал ее. Помнишь, когда еще у Ивана-бая служили, какие он грустные песни пел на берегу реки?..
— Все отлично помню, — вздохнул Намаз.
— Помнишь, как мы поклялись тогда, на рыбалке? Что, пока живы, всегда будем вместе, а если кто умрет, то друзья его и похоронят…
— Не надо, дружище, не плачь… Лучше ты мне расскажи подробнее, как это случилось. Ведь Сурен не был растяпой, он зря себя не подставил бы под пули!
— Расскажу, все расскажу, — сказал Назарматвей, горестно покачивая головой. — Как ты и приказывал, вначале мы тщательно изучили обстановку в казацкой казарме. Выяснили, что там находятся тридцать казаков и два офицера-начальника. Оружие и боеприпасы хранились в амбаре, расположенном слева от казармы. Открыто атаковать казаков мы не могли: высокий забор, часовые снаружи и внутри. После долгих размышлений мы с Суреном решили сделать так: разбили отряд на три десятки. Первая десятка делает вид, что штурмует казарму, после «неудачной» попытки поворачивает назад. Взбешенные наглостью Намазовых джигитов, казаки, конечно, пускаются в преследование. Тут им в спину ударяет десятка, затаившаяся в засаде, перекрывая путь назад. В это время я молниеносно налетаю на казарму, где осталась небольшая охрана, обезоруживаю ее и быстренько очищаю амбар от его содержимого.
— Придумано неплохо, — одобрил Намаз.
— И осуществили неплохо, — продолжал Назарматвей. — Завладели двадцатью четырьмя винтовками, тремя тысячами патронов… но только вот лишились дорогого друга.
— Что ж поделать, Назармат, бой без жертв не обходится.
— Он был мне как младший брат. Осиротел я без него.
Вести, приносимые десятниками, то больно царапали сердце Намаза, то переполняли радостью. Но хуже всех было донесение, принесенное Кенджой Кара. Он сообщил, что десятник Арсланкул, действовавший в Зиявуддинской волости, деньги, отобранные у богатеев, не отдает беднякам, а прячет где-то в одному ему известном месте. Неужели Арсланкул осмелился, пользуясь именем Намаза, заниматься грабежом?! «Выгоню, — нервно расхаживал Намаз по шалашу, — выгоню из отряда сейчас же, нет, расстреляю собственной рукой, перед всеми джигитами расстреляю, чтоб другим неповадно было!»
Намаз стремительно вышел из шалаша. В гневе он становился страшным. Близкие к Намазу люди знали, что в такое состояние он приходит редко. Потому, увидев его, все дружно вскочили на ноги и застыли в ожидании.
Арсланкул — высокого роста, худощавый, безбородый, лет тридцати пяти, снискал расположение джигитов смелостью, меткостью в стрельбе. Раз, схваченный полицейскими, бежал, убив двух стражников.
Намаз молча прошел вдоль ряда джигитов, приблизился к стоявшему, отставив ногу и горделиво откинув голову, Арсланкулу. Подойдя, резким движением сорвал с его шеи амулет.
— Здесь что написано?
— Не знаю, — раздраженно ответил Арсланкул.
— Почему не знаешь?
— Неграмотный, читать не умею.
— Джигиты, — обратился Намаз к стоявшим вокруг товарищам, — напомните этому человеку, что написано на амулете.
— На нем написаны слова великого Навои, — в один голос ответили около тридцати джигитов. — «Круша злодея род во имя чести, я души умащал бальзамом мести»…
— Выходит, все знают, что написано на амулете, один ты не знаешь? — повернулся Намаз опять к Арсланкулу.
— Мне нет дела до других.
— Сколько человек ты ограбил?
Вместо Арсланкула ответил Кенджа Кара, подобострастно выступив вперед:
— Он обчистил семь домов.
— Сколько денег взял?
— Около ста тысяч таньга, — опять ответил вместо Арсланкула Кенджа.
— Где деньги?
— Не знаю, какие еще деньги! — рявкнул Арсланкул.
— Ты что, решил очернить моих джигитов перед народом? — процедил Намаз сквозь зубы. — Ты не видел, появляясь на лихом коне на базарах, детей, протянувших к прохожим худенькие ручонки? Ты не видел, мчась галопом через кишлаки, бедных дехкан, льющих ручьи слез, чтобы получить немного воды у мираба [40] и полить свою выжженную солнцем землю? Ты не слышал стенаний издольщиков, все лето трудившихся, не разгибая спины, на байском поле и осенью оставшихся без куска хлеба? Ты забрал деньги, заработанные этими страдальцами, отвез эти деньги в горы и закопал, ты нарушил клятву, данную тобою же самим, ты приговорил сам себя к смерти, собачье отродье! — Намаз с силой ударил кулаком в челюсть Арсланкула, тот зашатался и, сделав назад несколько неловких шагов, упал на спину. Упав, он не спешил подняться, глядел на Намаза, как раненый волк. В налитых кровью глазах его сверкало что-то угрожающее.
40
Мираб — лицо, ведавшее распределением воды в оросительной системе.
— Пристрелю собаку! — Намаз уже вытащил револьвер из кобуры, но его руку схватил Абдукадырхаджа, джигит преклонного возраста, пользовавшийся особым уважением в отряде.
— Успокойтесь, Намазбек, — проговорил он, не выпуская его руки. — Видно, шайтан попутал парня. Арсланкул, встань, попроси прощения у Намаз-бека, у друзей своих!
Арсланкул не спеша поднялся с места:
— Я могу попросить прощения только у аллаха и ни у кого больше!
— Подлый грабитель! — скрипнул зубами Намаз.