Золотой выкуп
Шрифт:
…Весело потрескивал огонь в костре, посапывал кумган, выпуская струю пара из тонкого носика, друзья все говорили, говорили.
— Как там ваш нынешний хозяин, все такой же грубый, скор на расправу? — поинтересовался Намаз.
— Это ты про Шаповалова спрашиваешь? — Назарматвей сел, подобрав под себя ноги, — до этого он лежал на боку, облокотясь на подушки. — Это не человек, а зверь настоящий. Иван-бай, как ни крути, совесть имел. Школу открыл для детей мужиков, церковь поставил. Слугам и работникам хоть по таньга в день, да платил… А Шаповалов готов мать родную черту запродать. Это, можно сказать, машина, которая превращает слезы людские в звонкую монету… Однако ж и его следовало бы проучить хорошенько…
— Я видел как-то раз этого Шаповалова, вскоре после отъезда Ивана-бая, — сказал Намаз, вспомнив давно минувшие дни. — Приглашал на работу. По десять таньга обещал платить в месяц, да я не больно-то поверил.
— И хорошо сделал, — горячо одобрил Назарматвей. — Так бы ты и увидел те десять таньга… Самаркандскую ситцевую фабрику прикарманил. Сейчас воюет с твоим любимым Хамдамбаем: базары не поделили. Точно два быка уперлись рогами друг в друга: ни тот не уступит, ни этот. У кого окажутся рога острее, тот, конечно, и победит.
— Хамдамбай не из тех, кто так просто уступит.
— Но Шаповалов хитрее, бестия. Увидишь, не пройдет и года, как он выгонит Байбуву со всех рынков. Уже в этом году бай не смог закупить ни грамма хлопка. На тот год, попомни мои слова, он и пшеницы лишится, как миленький.
— Да пусть бы они друг другу глотки перегрызли, вам-то что? — удивился Сурен, который, слушая разговор двух друзей, попивал свежезаваренный чай. — Лучше бы уж завели речь о чем-нибудь приятном. Ты, Намаз, превратил нас в настоящих узбеков: надел чапаны, чалмы. Теперь должен женить на черноглазых, чернобровых узбекских красавицах. Не то ты в долгу перед нами, брат.
— Ты, Сурен, подожди, не перебивай, — обиделся на друга Назарматвей. — Когда всадники состязаются не на жизнь, а на смерть, больше всех достается лошадям. Мужику совсем невыносимо стало жить. Послушай, Намаз, почему ты не разрешаешь уничтожать этих мерзавцев на корню, вот что меня удивляет!
— Мы не убийцы, вот почему, дружище.
— Но ведь попадись мы сейчас им в руки, они же нас не пожалеют, верно говорю?
— Конечно. Но пока я жив, убийств я не позволю. В детстве я слышал одну сказку, — начал Намаз раздумчиво, глядя на огонь. — Один богатырь борется с дивом, пожирающим людей, борется, но никак не может победить. Потому что, оказывается, душа того дива находится в золотом сундуке. Див погибнет лишь тогда, когда богатырь найдет сундук и уничтожит его. Мы должны поступать так же. Ведь душа богатеев именно в содержимом их сундуков — золоте и серебре. Не станет у них сокровищ, — считай, и душа из тела вон… Мы их режем, убиваем, но без ножа…
— Но, Намаз, я никак не могу согласиться с тобой, — возразил Назарматвей.
— Давайте-ка, ребята, вздремнем, — предложил Сурен, желая прекратить бесполезный спор. — Довольно поздно уже.
Намазу спать не хотелось. Он вышел во двор. Его одолевала смутная тревога. Намаз не мог понять, откуда она взялась. И чувство это все росло…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. «СПАСИБО ТЕБЕ, ПРЕДАННЫЙ КЕНДЖАБАЙ!»
Кенджа полностью оправдывал свое прозвище Кара — Черный. Он и вправду был черен, как эфиоп. К тому же у него были выпяченные губы, большие уши, узкий, карнизиком, лоб, в общем, он был похож на чудище, какое может сниться по ночам в страшных снах.
Однако природа, обделив его в одном, дала преимущество в другом: Кендже Кара, можно сказать, не было равных в умении угодить окружающим, завоевать их расположение, вызвать к себе жалость. Обе руки постоянно прижаты к груди. Обращается к людям в высшей степени любезно, кажется скромным сверх меры, смирным, как ягненок.
Дахбедский полицмейстер впервые увидел Кенджу Кара в доме Атахана-бая. Кенджа бегом выбежал навстречу Михаилу-туре, подъехавшему к воротам, помог спешиться, поддерживая под локоть, обтер подолом халата обрызганные грязью сапоги гостя, проводил его в дом. Потом, когда вносил в гостиную чай ли, подносы с едою, постоянно держал руку прижатой к сердцу, уходил, пятясь и отбивая поклоны. С языка не сходили «приятного аппетита», «благодарствую», «рады услужить». Когда полицмейстер собрался уезжать, конь его оказался накормленным, вычищенным, грива и хвост аккуратно расчесанными.
— Как зовут? — обратился Михаил-тура к Кендже, державшему коня под уздцы.
— Кенджабай Кара, — ответствовал слуга, склоняясь в земном поклоне.
— Зайди в отделение, разговор есть.
— Слушаюсь, мой господин. Благодарствую. Приезжайте еще.
Михаил-тура считал, что люди, рожденные с каким-либо природным изъяном, завидуют другим, нормальным людям, ненавидят их лютой ненавистью, но ловко скрывают свои чувства под маской благожелательности, приветливости и покорности до той поры, пока не наступит подходящий момент. Тогда они начинают беспощадно терзать всякого, кто попадается на их пути. Господин Грибнюк с первого же взгляда определил, что Кенджа относится к числу таких людей. И не ошибся. Постепенно Кенджа Кара стал одним из самых преданных и ценных доносчиков полицейского участка.
…Среди джигитов Намаза, отправившихся попрощаться с родными, был и Кенджа Кара. Он был безмерно счастлив и мчался на коне во весь опор. Но ехал он не домой, как все остальные, а спешил к полицмейстеру Михаилу-туре с важным сообщением.
Господин Грибнюк имел все основания рассердиться, что его подняли с постели глубокой ночью, но он очень обрадовался, увидев Кенджабая.
Михаил-тура плохо говорил по-узбекски: с грехом пополам выучил несколько слов. Кенджабай тоже по-русски — ни бельмеса, и заученных им русских слов было не больше, чем у его хозяина — узбекских. Но когда они начинали изъясняться, они понимали друг друга очень даже хорошо.
Сейчас господин тура походил на счастливчика, неожиданно нашедшего клад. Наконец-то он напал на след Намаза-вора. Да, да, первым, где находится этот бандит, узнал он, полицмейстер Грибнюк! Волостной Мирза Хамид должен будет признать это. И понять: капитан Олейников с его вечно выпяченной грудью и Заманбек со своею гремящей саблей, что бесплодно гоняли коней, рыскали по степям, пугая честной народ, — и ноготка его, Грибнюка, не стоят. Вот как обернулось дело!
Кенджа Кара рассказал о джигитах Намаза все, что узнал за время своего пребывания в отряде. Пообещал какими угодно средствами задержать отряд до прибытия полицейских. На этот раз Михаил-тура показал себя щедрым хозяином. Раньше он отсыпал немного железных монет, сегодня же отвалил полную пригоршню серебра.
Однако в хитроумной голове Кенджи Кара, пока он выходил от Михаила-туры, бесконечно кланяясь благодетелю, уже зарождался новый план.
Попадется ли сегодня Намаз в лапы Грибнюка — известно одному аллаху. А ему, Кендже, еще мыкаться с ним. Раз так, не провернуть ли такое дело, которое пришлось бы Намазу по душе? Это было бы очень даже уместно. Сам Кенджабай в этот раз может и не повидаться с матушкой, эка невидаль. Лучше он двинет в Джаркишлак, навестит сестру Намаза Улугой, разузнает, что у них и как, — вот обрадуется-то Намаз! С этого он, Кенджа Кара, станет Намазу еще ближе, еще нужнее…