Зови меня своим именем

Асиман Андре

— Нам надо обсуждать это?

Я повторил слова Марсии на мой вопрос, понравилось ли со мной.

— Нет, если ты не хочешь.

Я точно знал, о чем он хочет поговорить. Он хотел обсудить тот момент, когда я практически попросил его остановиться.

Сейчас все, о чем я думал, был дискомфорт. Он должен был преследовать меня, куда бы я ни пошел с Марсией, и каждый раз, как мы бы где-нибудь присели, мне было бы больно. Это унижало. Присаживаться чуть боком на городских крепостных валах (еще одно место, кроме caff`es, где любила зависать молодежь Б.) и вспоминать каждый раз, что мы сделали этой ночью. Стандартная шутка среди

школьников. «Смотри, Оливер, смотри, как я криво сижу, и не говори вслух: “Это я сделал с тобой, да?”»

Лучше бы мы не спали вместе. Даже его тело теперь оставляло меня равнодушным. На камне, где мы сидели теперь, я взглянул на него, как мог бы взглянуть на старые рубашки и брюки, которые собирался отправить в Армию Спасения.

Плечи: проверил.

Область между внутренней и внешней стороной локтя, которой я преклонялся: проверил.

Пах: проверил. Шея: проверил.

Изгибы абрикоса: проверил.

Ступни… ох, эти ступни: но, да, проверил.

Улыбнись, когда он спросит, в порядке ли ты везде: да, и это проделано с успехом. Не оставляй ничему даже малейшего шанса.

Однажды я боготворил все это. Я касался их, словно ведомый запахом цибетина. Они принадлежали мне ночью. Сейчас я не хотел их. Что я не помнил, еще того меньше — понимал, это как я умудрился довести себя до такого состояния? Все, что я сделал: желал, касался, даже спал — как? После нашего плаванья я приму столь долгожданный душ. Забыть, забыть.

Пока мы плыли назад, он спросил меня, как если бы это была запоздалая мысль:

— Ты собираешься использовать прошлую ночь против меня?

— Нет, — я ответил слишком быстро для кого-то, кто всегда взвешивает каждое свое слово. Чтобы смягчить эту неоднозначность, я продолжил, — хочу проспать весь день, и едва ли смогу сесть на велик сегодня.

— Потому что… — он не задавал вопроса, он предлагал ответ.

— Да, поэтому.

Мне пришло в голову, что одна из причин, по которой я решил не дистанцироваться от него слишком быстро, было не только нежелание ранить его чувства, или тревожить, или создавать неловкую и неудобную ситуацию дома, но потому что я не был уверен, что через несколько часов не буду опять отчаянно в нем нуждаться.

Когда мы поднялись на наш балкон, он задержался напротив двери, а потом вошел в мою комнату. Это меня удивило.

— Сними свои плавки.

Просьба была странной, но я не нашел в себе причин не подчиниться. Я стащил их прочь, впервые оказавшись перед ним голым в дневном свете. Я чувствовал неловкость и начинал нервничать все больше.

— Сядь.

Едва я опустился, как он принял мой член в рот до самого конца. У меня моментально встало.

— Мы оставим это на потом, — сказал он с ухмылкой на лице и мгновенно вышел из спальни.

Была ли это его месть за мое желание покончить с ним?

Но вот они вернулись — моя уверенность в себе, и мой самоконтроль, и мое страстное желание быть с ним. Великолепная работа. Я вытерся, надел пижамные штаны, что носил прошлой ночью, рухнул на кровать и не просыпался, пока Мафалда не постучала в дверь спросить, хочу ли я яйца на завтрак.

Тот же самый рот, что хотел съесть яиц на завтрак, был повсюду прошлой ночью.

Я был словно с похмелья и гадал, когда же слабость отступит.

Каждый раз неожиданное ощущение притупленной саднящей боли вызывало приступ дискомфорта и стыда. Кто бы ни сказал, что душа и тело встречаются в шишковидной железе, был глупцом. Они встречаются в заднице, придурок.

***

Когда он спустился к завтраку, на нем были мои пляжные плавки. Никто не обратил внимания, потому что все постоянно меняли плавательные костюмы в нашем доме. Он никогда не делал такого раньше, и это были те самые плавки, в которых я плавал сегодня на рассвете. Видеть его в моей одежде оказалось невероятно возбуждающим. И он знал это. Это заводило нас обоих. Его член касался того же места, где был мой, это воскресило воспоминание, как он, уставший, взопревший, вымотанный, наконец выстрелил своим семенем мне на грудь. Меня заводило кое-что еще: зыбучесть, взаимозаменяемость наших тел… то, что было моим, неожиданно стало его, равно как и то, что принадлежало ему, теперь могло стать моим. Заманивало ли это меня обратно? За столом он решил сесть с моей стороны и, когда никто не смотрел, скользнул ступней не поверх моей ноги, а под ней. Я знал, что у меня мозолистая ступня, потому что я всегда ходил босиком; его была гладкой; прошлой ночью я целовал ее и посасывал пальцы; сейчас они прижимались к моей огрубевшей коже стопы, и я должен был защищать моего защитника.

Он не собирался позволить мне забыть обо всем. Это напомнило мне одну историю о жене владельца замка. После ночи с молодым вассалом на следующее утро она приказала страже его схватить и казнить в подземелье по ложному обвинению. Не только, чтобы скрыть все доказательства их прелюбодеяния и избежать надоедливого молодого любовника, который мог вдруг решить, что теперь ее фаворит, но также, чтобы предотвратить искушение искать с ним встречи следующим вечером. Становился ли он обременительным для меня? И что я собирался сделать… рассказать матери?

Тем днем он отправился в город один. Почта, синьорина Милани, привычная рутина. Я видел, как он крутил педали к линии кипарисов, он все еще был в моих плавках. Никто никогда не носил мою одежду. Возможно, физическое и метафорическое значения являются неуклюжими способами понять, что происходит, когда две сущности хотят не просто быть рядом, но стать абсолютно диффузионными, и один становится другим. Стать тем, кем я был из-за него. Стать тем, кем был он из-за меня. Быть в его рту, пока он был в моем, и больше не знать, чей это член, его или мой, был в моем рту. Он был моим секретным проводником к самому себе… как катализатор, который позволяет нам стать теми, кто мы есть, инородное тело, прививка, пластырь, который посылает правильные импульсы, стальной штырь, который скрепляет сломанные кости солдата, чужое сердце, которое делает нас больше нами, чем мы были до пересадки.

Мысли обо всем этом внезапно заставили меня отбросить все планы на сегодня и помчаться к нему. Я подождал минут десять, взял велосипед и, несмотря на свое обещание никуда не ездить, поехал по направлению к дому Марсии. Скрывшись от возможных глаз, я въехал по насыпи к главной дороге так быстро, как только смог. На piazzetta я оказался всего на несколько минут позже Оливера. Он парковал свой велосипед, уже купил «Herald Tribune» и направлялся к почте — его первое поручение.

— Я должен был увидеть тебя, — сказал я, подбежав к нему.