Звать меня Кузнецов. Я один
Шрифт:
В ней много едва затронутых идей, — обо всём же не напишешь, — которые могли бы стать источником вдохновения для других поэтов… А плотность какая!..
Уже в дверях: «Когда было написано уже около трёхсот строк, я вдруг испугался, что умру и поэма останется незаконченной… Державин, к примеру, умер, не дописав стихотворение, ну и что? Одним стихотворением меньше — ничего страшного. Но у меня же другой случай… Всё время думал, только бы не умереть, только бы не умереть. Ну, бывай…»
Восхищение Юрия Кузнецова умом Блеза Паскаля отнюдь ещё не доказывает способности
Любезный Пётр, позволь перекинуться с тобой двумя-тремя словцами… Я, как тебе известно, написал две поэмы. Замысел гигантский… Вторая опубликована в декабре… И что же выявилось… Нет, я понимаю, что скульптура — это иное, у меня к тебе претензий нет, но всё же, всё же, дорогой мой, ведь прошло уже полгода, и что же выявилось… Бондаренко, оказывается, более чем полусотне людей предлагал что-то написать о моих поэмах в своей газете, среди них — Небольсину, например, и выявилась полная несостоятельность нашей элиты. Она способна лишь на одно журналистское мяуканье о погибели России. Писал и посылал «Путь Христа» Лапшину, он между строк о своих бытовых подробностях ответил: «Я бы так не написал»… И это всё! Спрашивал и у других мнение о «Сошествии в ад», отвечают «мощно, есть необыкновенные строки» или «есть неудачные строки»… Но при чём здесь та или иная строка, когда речь идёт о целой поэме! Строку можно и выбросить. Вот я к тебе с какой печалью… Я немного выпил… и думаю, неужели же окончательно задавлена всякая мысль? Жаль людей… Всё же думаешь о них, о родине… А что будет потом?.. Вот о чём моя печаль… Но всё же, наверно, всякому человеку должно быть приятно, когда к нему относятся по-доброму… Вобщем, позволь поднять бокал…
— Поднимай. Если я скажу, что не позволяю, ты ведь всё равно выпьешь…
— Ну бывай!
Вспомнил, что сегодня день рождения Шкляревского. Вот с ним-то, вероятно, Кузнецов и «принял»…
— Батима жалуется, что Юра сильно пьёт… Спрашивала Ермилову, читала ли она поэмы Кузнецова, та ответила Батиме, что не читала, потому что она, де, православная…
(…) Потребность в равновесии требует создания к поэме «Сошествие в ад» уравновешивающего продолжения под названием «Рай». Поскольку в православии чистилища нет, то, по всей видимости, окончательная композиция будет не трилогией, а дилогией.
(…) Нет-нет, мой «ад», вопреки твоему мнению, вовсе не «мыльная опера» и не зиндан, куда поэт набросал всех, кто ему не нравится… Это у мстительного Данте из 79 конкретных исторических персонажей 32 — флорентийцы…
Хотя мои персонажи и не объединены местом, в смысле их объединения по сходству
Длинная строка выбрана мною для удобства в выражении мысли. Терцина же, которой воспользовался Данте, крайне для этого неудобна, она формально навязчива, в то время как рифма должна быть незаметна, чтобы не отвлекать читателя от восприятия сути поэтического высказывания.
— Пётр Павлович? Это Владимир Фомичёв говорит. Вы знаете, что Юрий Поликарпович умер?
— Где? Во Внуково, дома в Москве или в «Нашем современнике»?
— Не знаю. Пришёл из московской организации поэт, его бывший ученик, Андрей Облог и сказал, что умер от остановки сердца сегодня в 10 часов утра… Это всё, что пока известно. <…>
Звонил С. М. Сергееву, сказал о смерти Кузнецова.
— Где будет панихида?
— Ничего не знаю. Наверно, в храме Большого Вознесения. Цыбина там отпевали. А похоронили на Троекуровском. Там хорошо, высоко, сухо…
Звонит:
— Здравствуйте. Не можете ли вы сказать… Лёня, ты? Привет, Фомичёв. Как и где это произошло с Поликарпычем? Дома или во Внукове? Из дома вам звонили… А я звоню Бояринову — не отвечает… Я знаю, что Поликарпыч его в последнее время привлекал к работе в отделе национальных литератур… Он-то уж наверняка всё знает…
Кладёт трубку.
— Вот и Хлысталов Эдуард Александрович почти мгновенно умер…
— Когда?
— 13 сентября… от саркомы костей… по-видимому, где-то облучился.
Входит какой-то среднеазиат:
— Володя, у тебя водки нет? Для дела…
— Нет.
И мне:
— Пётр Павлович, если я что-то узнаю, то позвоню…
— До свидания.
На обратном пути захожу к Дубовскому. Там дым коромыслом. Отмечают 62-летие Виктора, сотрудника по работе…
— Тебе Батима звонила?
— Звонила… Но я же была на Красносельской в Мосэнергосбыте, брала у Светланы Львовны справку о том, что у нас нет задолженности за электропитание… Лех, выписывая справку, удивлялась нашему желанию иметь разрешение МКС на присоединение. «Так и живите! На что оно вам?»
Вообще, в 11.45 Катя звонила Паше, а он не стал тебе говорить…
Это случилось в 9 часов утра. По словам Батимы… но она сказала это мне как близкой подруге, я даже не знаю, есть ли у неё кто-нибудь сейчас ближе, поэтому ты, смотри, никому это не передавай… он пил ещё с вечера, а утром снова послал её за водкой… С ним осталась сестра Батимы, и в это время ему стало плохо, вызвали «скорую», которая очень долго ехала и когда приехала, было уже поздно. Он до сих пор лежит дома из-за бюрократической волокиты. Нет свидетельства о смерти. Панихида будет в храме Большого Вознесения. Батима говорит, что не может понять, как она ещё с ума не сошла… «Когда всё кончится, я буду выть…»