Звенья разорванной цепи
Шрифт:
Горячий черный кофе, наполнявший чашку до краев, показался Аржановой на вкус горше, чем полынь. Но курская дворянка медленно выпила его, поставила чашку на столик и, улыбнувшись Рабие, спросила, сейчас она хочет ехать в баню или попозже. Младшая сестра Абдулла-бея радостно хлопнула в ладоши:
— Шу-саатъ, джаным!
— Пек яхши [5] .
Турецкая баня, или «хамам», располагалась в Гезлеве-Евпатории совсем недалеко от соборной мечети Джума-Джами и, пожалуй, не уступала ей по красоте архитектурных форм и добротности. Девять куполов с круглыми окнами на самом верху, толстые и высокие стены, сложенные из бута и местного оолитового известняка, нарядная арка у главного входа. Внутри имелся просторный предбанник с мраморными полками и полом, за ним так называемый аподиторий — квадратное помещение с фонтаном — и далее — девять отсеков-комнат и небольших залов, где клубился плотный желтоватый пар, из кранов текла холодная и горячая вода, и на теплом мраморном подиуме, облитом мыльным раствором, сидели и лежали обнаженные мусульманки.
5
— Сейчас, душа моя!
— Очень хорошо…(тюрк. — татар.)
Хамам — единственное публичное место для восточной женщины, куда она могла выйти из своей тюрьмы-гарема, избавившись от жесткого и бесконечного контроля и угнетения. Оттого турчанки и татарки проводили в бане по нескольку часов. Сначала они принимали водные процедуры, потом переходили в аподиторий и, отдыхая от парной, располагались там на мраморных скамьях, пили кофе и шербет, курили кальян, болтали и смеялись. Собственная и чужая нагота нисколько их не смущала. Наоборот, с особой чувственностью, присущей южным народам, они наслаждались ею, оценивающе разглядывали друг друга и со знанием дела обсуждали женские прелести, иногда вспоминая и о некоторых деталях мужской красоты.
Когда Аржанова осенью 1780 года впервые попала в евпаторийскую баню, то была ошеломлена подобными откровенными нравами. Здесь Рабие увидела русскую путешественницу и сама познакомилась с ней. Крымская красавица сходу предложила Анастасии свою любовь. Однако никаких инструкций на сей счет Флора от начальства не получала. Кто такая Рабие, она тоже не знала и вежливо отклонила необычное предложение. Лишь позже выяснилось, что старший брат юной татарки — каймакам округа Гезлеве, и он давно ищет надежный контакт с русскими.
Естественно, разработку нежданно появившегося сторонника поручили Флоре. Она понравилась татарскому вельможе. Вероятно, рекомендации его любимой сестры тут сыграли роль. Их сотрудничество оказалось плодотворным и вполне успешным, кардинально повлиявшим на политическую ситуацию в Крымском ханстве. От него выиграли все: и Абдулла-бей, и курская дворянка. Между погонями, засадами, перестрелками, а также переговорами с кичливой крымско-татарской знатью кое-что перепало и страстной Рабие…
За прошедшие девять лет ничего не изменилось в великолепной бане возле мечети Джума-Джами. Котлы все также нагревали воду, и она по свинцовым трубам поступала к кранам. Поверхность мраморного подиума оставалась гладкой и теплой. В отдельном кабинете по-прежнему трудилась отличная массажистка Эмине, а в небольшом бассейне, куда вела дверь из кабинета, плескалась чистейшая вода, достигавшая температуры человеческого тела. За бассейн брали особую плату, и младшая сестра любителя персидской поэзии уже за него заплатила. Совместное купание сулило много возможностей для тайных, сокровенных прикосновений.
Аржанова окунулась два раза, целомудренно поцеловала подругу в щеку, потом завернулась в простыню и ушла в аподиторий. После сегодняшего разговора с Абдулла-беем никакие обязанности службы не давлели над ней.
Конечно, кто-то из женщин, связанных с исламским террористическим подпольем, увидел здесь русскую «Кызъ Шайтан-нынъ». Разносчица шербета наливала из кувшина сладкий охлажденный напиток в фарфоровую пиалу, которую Анастасия держала в руках, отвечая сестре бывшего каймакама, усевшейся рядом с обиженным видом. Но никто не осмелится убивать гостей могущественного Абдулла-бея в городе, некогда ему подвластном…
Разговор с княгиней Мещерской получился вовсе не таким, как ожидал подполковник Шаболдин. Он прибыл на рандеву точно в назначенное время, вручил прекрасной даме букет белых роз, поцеловал протянутую руку и принялся осыпать собеседницу комплиментами в том старинном великосветском духе, когда сам служил сержантом в лейб-гвардии Семеновском полку в Санкт-Петербурге. Анастасия молча подала командиру гарнизонного батальона сложенный вдвое лист гербовой бумаги с водяными знаками, красной государственной печатью и подписью царицы «Екатерина» — простой, без завитушек и росчерков, легко читаемой.
Несколько удивленный, Шаболдин раскрыл лист и увидел, что это — рескрипт государыни, в коем предписывалось всем должностным лицам Российской империи оказывать всемерную помощь подательнице сего документа и выполнять ее просьбы незамедлительно. Теперь он вспомнил, где встречал княгиню — на царском приеме в Бахчисарайском дворце в мае 1787 года. Командир Крымского корпуса генерал-поручик Каховский сказал штаб-офицерам пехотных полков Копорского и Вятского, присутствовавшим на приеме, буквально два слова об этой красавице.
Таким образом, от куртуазной беседы ему пришлось отказаться. С милой улыбкой Анастасия Петровна предложила подполковнику чашечку кофе в утешение и вместе с ним села за столик, где стояла ваза с бисквитами, сахарница и молочник. Шаболдин добавил в чашку молока и сахара, откусил изрядный кусок от пирожного и приготовился слушать. Аржанова начала читать ему выдержки из донесения евпаторийского конфидента секретной канцелярии Ее Величества, подписывавшегося псевдонимом «Дервиш».
Кое-что о кипучей деятельности имама Хаджа-Джафар-эфенди командир гарнизонного батальона знал, но относил это к особенностям существования мусульманской общины, или «джамаата». Вмешиваться в исламскую религиозную жизнь приказа у него не было, наоборот — был приказ сохранять дружественный нейтралитет.
Аржанова между тем достала из походного баула небольшую книжку в коричневом кожаном переплете с вытесненными на обложке золотыми арабскими буквами и пояснила подполковнику:
— Так выглядит Коран, их священная книга.
Шаболдин удивился:
— Вы всегда возите ее с собой?
— Приходится. Иногда помогает при общении с мусульманами в крымской степи. Но надеюсь, нашим потомкам здесь понадобится только Библия, — она привычно листала страницы, водя пальцем по строчкам справа налево, как ведется арабское письмо. — В Коране есть немало текстов, прямо призывающих ненавидеть иноверцев и бороться с ними. Ну вот, например, сура четвертая «Женщины», аят 86-й: «Сражайся же на пути Аллаха!»; — аят 143-й: «Не берите неверных друзьями… Разве вы хотите дать Аллаху ясный довод против вас?»; — аят 150-й: «И уготовили Мы неверным унизительное наказание». Далее, сура пятая «Трапеза», аят 56-й: «О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями… А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них. Поистине, Аллах не ведет людей неправедных!»
Открыв книгу на данной странице, Анастасия передала ее Шаболдину. Он взглянул на закорючки, точки, палочки, тире, волнистые линии, из которых состояла арабская каллиграфия, с интересом. Но узнаваемыми для европейца оставались лишь цифры.
— Чертова грамота, — усмехнулся подполковник.
— Нет, изучить ее можно, — ответила княгиня.
— И какой вывод?
— Очень простой. Переход «джамаата» от мирных молитв в мечети к поголовному истреблению неверных происходит слишком быстро и порой совершенно необъяснимо для нас. К этому надо быть готовым…