Звенья разорванной цепи
Шрифт:
Происходя из старинного, но сильно обедневшего дворянского рода, Федор Федорович, как гласит легенда, приехал в столицу в лаптях и сермяжном крестьянском армяке, чтобы поступить в Морской шляхетский корпус. С отличием закончив это военно-учебное заведение в 1766 году, он сначала служил мичманом на Балтике и через три года в чине лейтенанта перевелся на Азовскую, или Донскую, флотилию. Там в 1770 году впервые получил в командование корабль — прам (плавучая батарея — А. Б.) под названием «Деифоб». Продвижению по службе молодого моряка, не имевшего ни состояния, ни высоких покровителей в Санкт-Петербурге, способствовала Первая русско-турецкая война. Командуя палубным двенадцатипушечным ботом «Курьер», он участвовал в сражениях на Азовском и Черном морях. В тридцать лет, уже капитан-лейтенантом, Ушаков вернулся в Кронштадт и был назначен командиром сначала фрегата, потом — императорской яхты «Штандарт».
Знакомство с царицей рослого, статного, мужественного морехода, так и не усвоившего придворный политес, закончилось довольно скоро. В 1780 году Екатерина Алексеевна отправила Ушакова обратно в строевой состав флота, но — с чином капитана второго ранга и на должность командира линейного корабля «Виктор».
Разгадал его флотоводческий талант лишь светлейший князь Потемкин-Таврический. В сражении с турками у острова Фидониси в июле 1788 года Ушаков командовал авангардом всей эскадры и своими действиями предопределил победу наших моряков. Тогда Потемкин написал государыне: «Долг справедливости требует моего всеподданнейшего засвидетельствования перед Вашим Императорским Величеством о ревности и отличной службе состоящего во флоте Черноморском бригадира флота капитана Ушакова, офицера весьма искусного и храброго, коего я приемлю удостоить в контр-адмиралы…»
Вдохновленный поддержкой, Федор Федорович принялся с удвоенной энергией заниматься делами Черноморского флота. Екатерина Вторая, зная о бедности нового своего контр-адмирала, пожаловала ему поместье в Могилевской губернии с пятьюстами крепостными крестьянами. Ушаков его продал и полученные деньги обратил на нужды любимого детища — севастопольской эскадры. Вечно там чего-нибудь не хватало: то корабельного леса для ремонта, то гвоздей, то пеньковых канатов, то полотна для шитья парусов…
Аржанова сообщила мужу о предстоящей поездке на Южный берег Крыма. Но о том, что Ушаков дает ей фрегат «Святой Амвросий Медиоланский», князь узнал случайно. Черные подозрения шевельнулись у него в душе. Ведь после путешествия Флоры в Евпаторию, закончившегося для нее травмой правой ноги, они почти восстановили прежние отношения. Михаил получил доступ в спальню. Анастасия иногда принимала его ласки. Уклонялась она только от соития и бурного его завершения, ссылаясь на боль в колене, которая мешает ей полностью отдаваться страсти.
Поразмыслив, Мещерский решил провести с супругой профилактическую воспитательную беседу. Вечером, за два дня до ее отъезда он пришел в спальню Анастасии. Этот разговор Михаил начал правильно. Спокойно и с достоинством он объяснил Флоре, какое видное место занимает их семья в здешнем дворянском обществе и как неустанно надо беречь подобную незапятнанную репутацию. Затем он посоветовал отказаться от плавания на военном корабле и избрать сухой путь, где сопровождать ее будут проверенные люди: поручик Чернозуб, сержанты Прокофьев и Ермилов, меткий стрелок Николай.
Аржанова удивилась:
— Они и так едут со мной. Тебе не о чем беспокоиться.
— Тем не менее я беспокоюсь.
— Почему, ваше сиятельство?
— На фрегате рядом с тобой будет находиться лейтенант Подыма. А тесные и темные помещения корабля, они, знаешь ли, способствуют… Не хочу сказать, будто этот молодой человек — твой любовник. Но поостерегись. Вас могут застать в каком-нибудь крайне двусмысленном положении…
Лицо Анастасии изменилось, потемнело, словно бы приобрело каменное выражение. Сдерживая гнев, она ответила Мещерскому:
— Ты отлично знаешь, кто мой любовник. Вернее, единственный возлюбленный, о коем молить буду Господа Бога всю жизнь.
Полковник с притворным сочувствием развел руками:
— Уже прошло полгода после Очакова. Светлейший князь Потемкин забыл о тебе. Курьеров с подарками не шлет, писем не пишет. Может быть, этот роман окончен, краса моя?
— Ты лжешь! — крикнула она. — Пошел вон отсюда!
Сгоряча, не отдавая себе отчета в действиях, курская дворянка вскочила с постели и машинально схватилась за любимый дорожный пистолет «Тузик». Кобура с его содержимым всегда висела на фигурной раме зеркала гораздо ближе к ней, чем кобура с однотипным ему «Мурзиком». Изделия итальянской фирмы «Маззагатти», красиво декорированные, легкие и небольшие, длиной в 21 см, они работали превосходно. Правда, «Мурзик», бывало, давал осечки.
Князь Мещерский на такое завершение разговора совершенно не рассчитывал. Он вылетел из спальни в коридор, как пробка из бутылки. Полковник знал характер жены: в некоторых случаях она сначала стреляет, а потом думает. Спускаясь по лестнице на первый этаж, он ругал себя за неосмотрительность и утешался тем, что сейчас сказал Анастасии правду, пусть жестокую, но необходимую. Нельзя же, в конце концов, надеяться на бесконечные милости столь непостоянного человека, как Григорий Александрович Потемкин. Он очень занят. Он погружен в тысячу важнейших государственных дел. Из Очакова он уехал в Санкт-Петербург и там беседует с самой императрицей…
Фрегат «Святой Амвросий Медиоланский» поднял якоря после обеда экипажа, который на флоте длится с 12 до 13 часов дня. Из Южной бухты на главный севастопольский рейд его вывели два восьмивесельных баркаса. Довольно длинный — 39 метров — трехмачтовик очутился прямо перед выходом в гавань. Командир фрегата — капитан второго ранга Нелединский в медный рупор отдал команду, которую тут с радостью ожидали все: «Паруса ставить!»
Для деревянного судна весьма немолод был «Святой Амвросий», но и не стар. Построили его в 1783 году на Гнилотоньской верфи на реке Дон. Корпус набирали из дубовых шпангоутов, привезенных из Борисоглебского уезда, а мачты — из распиленных сосен, что росли неподалеку — в Шацком уезде Воронежской губернии. С весенним паводком спустили вниз по Дону к городу Таганрогу, где окончательно снарядили и вооружили.
В истории парусника имелась необычная страница. В последних числах августа 1787 года он вместе с эскадрой графа Войновича попал в пятидневный шторм. Тогда один русский линейный корабль отнесло к Босфору, и турки взяли его в плен. Один фрегат пропал без вести вместе с командой, вероятно, затонул. Но «Святой Амвросий», потеряв две мачты из трех, к 8 сентября самостоятельно добрался до Севастополя. Затем прошел полугодовой ремонт и снова вступил в строй.
Теперь, когда фрегат под парусами, наполненными свежим ветром, уходил от родной бухты, они стояли на верхней палубе юта и смотрели на проплывающие слева по борту коричнево-рыжеватые глинистые берега. Лейтенант Подыма очень убедительно, даже красочно, описывал княжне Мещерской ту ужасную бурю. Однако спокойная морская равнина, расстилавшаяся вокруг корабля, противоречила его рассказу. Кильватерная струя вскипала за кормой, и брызги черноморской воды, сверкая на солнце, как алмазы, часто падали на палубу.
Аржанова, одетая в элегантное платье из кисеи и шляпку с искусственными цветами на полях, закрывалась от брызг кружевным зонтиком. Она верила молодому офицеру. Несколько лет назад курская дворянка тоже попала в трехдневный шторм у берегов Крыма на флагманском корабле Азовской флотилии «Хотин». Лишь мастерство капитана бригадирского ранга Тимофея Козлянинова да выучка и сплоченность экипажа спасли их от буйства стихии.
Впрочем, улыбчивый, предупредительный, безукоризненно воспитанный лейтенант артиллерии совсем не походил на морского волка Козлянинова. А Флоре нравились именно такие мужчины — грубоватые, сильные, умеющие подчинять себе других. Одним словом, воители, готовые вступить в схватку хоть с самим чертом…