Зверь и скрипка
Шрифт:
Это случилось под вечер. У хористки была репетиция в сельской школе, а Никколо сидел у камина и слушал песню сверчка. Он уже не раз оставался в доме один. Да и разве сельский мальчишка боится чего-нибудь на свете? Живя рядом с лесом, он научился понимать его язык.
– С добрым утром!
– шелестел ему Лес весенней листвой.
– Расти большим!
– пела ему коноплянка.
– Будь счастлив!
– трубил из чащи олень.
Дверь их дома, как и по всей деревне, почти никогда не запиралась, и сквозь сверчковое свиристение он услышал
– Мама!
– радостно бросился к двери мальчик.
Но на пороге стоял высокий незнакомый мужчина в черном, опершись на тяжелую трость.
– Здравствуй, Никколо!
– сказал Незнакомец.
– Я пришел за тобой.
– Он протянул к нему руки и пристально глянул в глаза ребенку.
Ничего прежде не боящийся мальчик, вдруг затрепетал, как лист на ветру. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не смог - он словно прирос к полу, а Незнакомец, как бы зная, что в доме больше никого нет, уверенно подошел к нему, цепко взял за шиворот и повел за собой.
Спустившись с крыльца, Незнакомец поднял его на руки, и они взлетели в звездное небо.
Пролетая над ущельем, он злобно усмехнулся и, почти без усилий оторвав от себя судорожно вцепившегося ребенка, бросил его в черную пропасть.
Опустившись затем у края ущелья, Незнакомец прислушался: ни крика, ни плача. Он удовлетворенно облизнул сухие губы и - пропал.
Мать вернулась совсем скоро. Какая-то тревога гнала домой.
Взбежав по скрипучему крыльцу в распахнутую настежь дверь, она пронеслась по всему дому, но сына нигде не было.
– Никко!
– кричала она.
Угасали поленья в камине, где-то тоскливо поскрипывал сверчок.
Сын не отзывался.
– Никко, ты где прячешься?!
– дрожал её голос, дрожали руки и колени.
– Никко!
Она выбежала в ночной сад, обогнула дом. Голые ветви яблонь постукивали по крыше.
– Никколо!..
Никого...
Она побежала в деревню, стучась в окна и двери... Лаяли проснувшиеся собаки, зажигались в домах свечи. Все бросились на поиски малыша.
Когда уже за полночь староста возвращался домой, везя в телеге поленницу дров, он с удивленьем увидел у деревенской околицы зажженные факелы и фонари. С нехорошим предчувствием он подъехал поближе и узнал горестную весть.
На мать было страшно и жалко смотреть: всегда красивая и стройная, с непременной улыбкой, - сейчас, в отсвете качающихся в чужих руках фонарей, она выглядела вмиг постаревшей, с ужасом в прекрасных глазах. Женщины плакали вместе с ней, но ничем не могли помочь.
На все вопросы старосты она бормотала только одно:
– Никколо! Его украли! Никко! Где ты, сынок?!
Староста крепко держал её за руку, пытаясь успокоить, хотя и сам не мог совладать с собой.
– Ах, Никко, Никко!
– шептали его губы.
Несколько дней пролежала хористка без памяти, а если и пробуждалась на миг, то с почерневших губ срывалось одно только слово: "Никколо!" - Она и впрямь обезумела
В лечебницу её повез сам староста - небритый, с угасшим взглядом, ничего не видящий вокруг. А после, взяв свору охотничьих собак, он исходил с соседями все тропы в округе. Ни следа... Который раз простучал он каждый уголок чердака и подвала, стустился даже в печную трубу, звал мальчика, кричал ему - ни звука в ответ...
А спустя день, когда он поехал навестить хористку, - то узнал, что она сбежала, и где теперь - никто не знает.
Еще несколько дней староста изъездил все дороги, а потом прекратил поиски - хористка пропала так же, как и её сын.
Но она не пропала - она сбежала, чтобы найти своего Никколо.
Прошел месяц, другой, закончился один год и начался новый. Потом и он пролетел двенадцатикрылой птицей, за ним - еще, и еще, а она все искала сына и верила, что найдет.
В скитаниях несчастная женщина забыла: кто она и откуда, но имя её сына осталось в материнском сердце навсегда.
Однажды хористка встретила в пути цыган и пристала к ним. Они приняли несчастную в свой табор, и были уверены, что рядом с ними - старуха: так побелели её волосы, так покрылось её лицо морщинами.
Ей было хорошо у них. Она приняла чужие песни и обычаи, заботы и радости, и даже чувствовала себя частью этой веселой и шумной семьи. Ее научили находить целебные травы, распознавать ядовитые цветы, лечить заговором, угадывать судьбу. Она выкормила петуха, песни которого, по древнему преданию, - приносили счастье. И где бы она ни была, куда ни ходила, всегда на её руках был петух Рома. А её с тех пор так и прозвали: Женщина-с-петухом... Никто не спрашивал о её прошлом, а если б даже она захотела рассказать о своей жизни, то не смогла бы вспомнить: кто она и откуда. Лишь имя Никколо осталось в её разбитом материнском сердце...
...Теперь, на городской площади, когда Мелодия скрипача возвратила хористке память, к ней вернулись и годы, которые, казалось, были потеряны навсегда.
– Анна!
– окликнул её изумленный Ленард.
– Ты ли это?!..
– Я, - ответила рыжеволосая женщина.
– А это - ты... И твоя дочь. кивнула она на Марию.
– Мне рассказал о ней Снегирь.
– Тут она обернулась к подмосткам, где столпилась вся площадь, восторженно аплодируя скрипачу: - А это - мой сын Никколо!
– Его зовут Антон!
– возразила Мария, вскакивая на ноги.
– Не так важно его имя, как то, что он - жив!
– согласилась Анна.
Ленард вытаращил глаза:
– Погоди! Постой!.. Ты сказала, что скрипач - твой сын?! Значит... и мой?!
– Ты не знал об этом... Да и я не догадывалась, что мой сын музыкант!.. Только медальон, что я надела ему при рожденьи - раскрыл эту тайну.
Мария с ужасом слышала весь разговор: если Антон - сын её отца, значит, он её брат! А их любовь?.. Как она сможет жить без него?.. Ее голова закружилась, ноги подкосились, и Мария упала на руки Снегиря.