Звери и суперзвери
Шрифт:
— Я знаю, как это будет, — сказала его сестра, когда он готовился мигрировать в сельское убежище, — ты похоронишь себя там, ты не будешь разговаривать ни с одной живой душой, и от хандры твои нервы станут еще хуже, чем были. Я просто дам тебе рекомендательные письма ко всем, кого я там знаю. Некоторые, насколько мне помнится, весьма милы.
Фремтону хотелось знать, входит ли миссис Сэпплтон, леди, которой он представил одно из рекомендательных писем, в разряд милых.
— Многих ли вокруг вы знаете? — спросила племянница, когда рассудила, что у них достаточно долго продолжалось молчаливое духовное общение.
— Ни души, —
Последнее замечание он сделал тоном явного сожаления.
— Значит, вы практически ничего не знаете о моей тетушке, — продолжала хладнокровная молодая леди.
— Только ее имя и адрес, — признался посетитель. Он хотел бы знать, замужем миссис Сэпплтон, или вдова. Нечто неопределенное в комнате казалось намекало на мужское присутствие.
— Ее большая трагедия произошла точно три года назад, — сказал ребенок, — значит, это было после отъезда вашей сестры.
— Трагедия? — спросил Фремтон; в этом покойном сельском месте трагедии казались как-то не к месту.
— Вы, наверное, удивлены, почему в октябрьский день мы держим это окно нараспашку, — сказала племянница, показывая на громадное французское окно, открытое на лужайку.
— Для этого времени года еще совсем тепло, — сказал Фремтон, — разве открытое окно имеет какое-нибудь отношение к трагедии?
— Через это окно три года назад в этот самый день ее муж и два ее младших брата ушли утром на охоту. И никогда не вернулись. Пересекая болото на пути к своему излюбленному месту для снайперской стрельбы, все трое утонули в предательской трясине. Понимаете, стояло страшно сырое лето и место, которое в другие годы было безопасно, вдруг поддалось под ногами без предупреждения. Их тела так и не были найдены. Такая ужасная история.
– Здесь голос ребенка потерял ноту хладнокровия и стал по-человечески неуверенным. — Бедная тетушка все думает, что когда-нибудь они вернуться, они и маленький коричневый спаниель, который пропал вместе с ними, и войдут в это окно, как привыкли всегда делать. Вот почему каждый вечер окно держится открытым до полной темноты. Бедная дорогая тетя, она часто рассказывает мне, как они ушли, ее муж с белым дождевиком через руку, и Ронни, самый младший брат, как всегда напевающий — Берти, почему ты скачешь? — чтобы поддразнить ее, потому что она говорила, что эта песенка действует ей на нервы. Знаете, иногда тихими спокойными вечерами, вроде этого, у меня бывает жуткое ощущение, что все они входят в это окно…
Она прервалась с легким содроганием. Фремтон почувствовал облегчение, когда в комнату ворвалась тетушка с вихрем извинений на запоздалое появление.
— Надеюсь, Вера развлекла вас? — спросила она.
— С ней было очень интересно, — ответил Фремтон.
— Надеюсь, вы не возражаете, что окно открыто, — живо спросила миссис Сэпплтон, — мой муж и братья должны вернуться после стрельбы, а они всегда приходят этой дорогой. Сегодня они пошли пострелять на болота, поэтому устроят маленький кавардак на моих бедных коврах. Вы, мужчины, таковы, не правда?
Она продолжала радостно болтать об охоте, об отсутствии охотничьей птицы и о перспективах зимней охоты на уток. Фремтону все это казалось чистым ужасом. Он делал отчаянные, но лишь частично успешные, попытки повернуть разговор к менее горячим темам;
— Врачи пришли к согласию прописать мне полный покой, отсутствие умственного возбуждения, уклонение от резких физических нагрузок любой природы, — объявил Фремтон, который находился в состоянии широко распространенного заблуждения, что абсолютные незнакомцы и случайные знакомые умирают от желания услышать последние новости о лечении и немощах другого, их причинах и протекании. — По поводу диеты врачи не столь согласны, — продолжал он.
— Вот как? — сказала миссис Сэпплтон голосом, лишь в последний момент подавив зевок. Потов он вдруг просияла напряженным вниманием — но не к тому, что говорил Фремтон.
— Вот они, наконец! — воскликнула она. — Как раз к чаю, и не кажется, что они по уши в грязи!
Фремтон слегка вздрогнул и повернулся к племяннице, намереваясь выразить взглядом сочувственное понимание. Однако, ребенок смотрел в открытое окно с изумлением и ужасом в глазах. В холодном потрясении безымянного страха Фремтон повернулся на своем стуле и посмотрел в том же направлении.
В сгущающемся сумраке через лужайку к окну шли три фигуры, все несли под мышками ружья, один из них был дополнительно обременен белым плащом, висящем на плече. Близко к их ногам жался уставший коричневый спаниель. Они бесшумно приблизились к дому, а потом хриплый молодой голос запел из темноты: — Берти, почему ты скачешь?
Фремтон дико схватил свой стек и шляпу; дверь в холл, дорожка из гравия и входные ворота были смутно отмеченными этапами его панического отступления. Велосипедисту, едущему по дороге, пришлось врезаться в живую изгородь, чтобы избежать неминуемого столкновения.
— Вот и мы, дорогая, — сказал владелец белого макинтоша, входя в окно, — слегка грязные, но в основном сухие. Кто это выскочил, когда мы вошли?
— Весьма экстраординарный человек, мистер Наттель, — ответила миссис Сэпплтон, — говорил только о своих болезнях и унесся без слова прощания или извинения, когда вы появились. Можно подумать, что он увидел привидение.
— Мне кажется, это из-за спаниеля, — спокойно объяснила племянница, — он говорил мне, что боится собак. Как-то раз на кладбище где-то на берегах Ганга за ним охотилась стая одичавших собак и ему пришлось провести ночь в свежеотрытой могиле, когда эти твари рычали, хрипели и пускали слюну прямо над ним. Достаточно, чтобы расстроились нервы.
Ее коньком была романтика.
Сказочник
Стоял жаркий день, и в вагоне поезда было соответственно душно, а следующая остановка ожидалась лишь в Темплкомбе почти через час. Пассажирами купе были девочка, девочка поменьше и мальчик. Тетушка, присматривающая за детьми, занимала место в одном углу, а напротив сидел холостяк, с ними незнакомый, однако девочки и мальчик определенно неспроста сидели на его половине. И тетушка, и дети все время вели лаконичный и упорный диалог, вызывая впечатление домашней мухи, которая отказывается признать поражение. Большинство замечаний тетушки начинались словом «нельзя» а почти все реплики детей — словом «почему». Холостяк помалкивал.