Звезда бегущая
Шрифт:
Из кухни вернулась Ириша с прибалтийцем.
— Уже? — спросил Парамонов, пустил бутылку — и она опять указала на садившуюся Иришу. — Неужели? — откидываясь на спинку стула, сказал Парамонов. — Но я ведь, Ирочка, верю в такие вещи.
— Перекручивай! — закричал Богомазов. — Пусть отдохнет человек.
Все захохотали.
— Перекручивай, перекручивай, в самом деле — отдохнуть нужно! — кричали Парамонову.
Что-то подняло Наташу с места, она вышла в коридор, увидела неприкрытую дверь на лестничную площадку, мгновение
Савин стоял к ней спиной, у начала лестницы, облокотившись о перила, поставив ногу на продольную железину у их основания, курил и смотрел в окно внизу, на промежуточной площадке между лестничными маршами.
— Вам не плохо? — спросила Наташа от двери.
Он выпрямился, медленно повернулся, увидел ее, и на лицо его, так же медленно, как он поворачивался, вышла улыбка.
— А! Наташа! — сказал он и сел на перила, одною ногой упершись в пол, другою покачивая в воздухе. — А вы что же, не играете в «бутылочку»?
В том, как он произнес это слово, Наташа сразу же уловила насмешку, и ей, непонятно отчего, сделалось стыдно.
— Мне показалось, что вам плохо, — сказала она.
— Кошмарно, кошмарно плохо! — все так же насмешливо помотал он головой, бросил сигарету на пол, встал с перил и растер ее каблуком. — Я уж подумал даже, хоть бы кто вышел, поддержал, когда стану падать.
«Господи, ужасно милый! Ужасно! — глядя на него и чувствуя, как в висках шумит кровь, подумала Наташа. — Удивительно, он совсем… ни на Маслова, ни на Столодарова… совсем другой».
— Но ведь это же так — в «бутылочку»… шутка, — сказала она. — Ведь они же все серьезные, уважаемые люди, Маслов — руководитель группы, Парамонов — кандидат наук…
— И носитель дивных брюк, — засмеявшись, перебил ее Савин, разломил оказавшееся вдруг у него в руках небольшое яблоко, с которым, видимо, и вышел из квартиры, подошел к Наташе и протянул половину. — Поможете, Наташа? Я хотел тихо и спокойно выкурить сигарету в одиночестве и заесть сладким плодом, но уж раз вышли — что ж, помогайте.
— А вы в Москве какой институт кончали? — спросила Наташа, беря яблоко и не кусая его, держа в руке.
— Энергомеханический. Это имеет какое-нибудь отношение к вашей обиде за «бутылочку»?
— Нет, просто я тоже хочу поехать в Москву учиться…
Савин стоял совсем рядом, она чувствовала тепло, исходящее от его большого, крупного тела. «Если он меня будет целовать, я ему разрешу», — немея пальцами рук, подумала она, и, словно услышав ее, Савин взял Наташу одной рукой за спину, другой за голову, уперев в затылок твердый, круглый бок яблока, притянул к себе и, обдав ее смешанным запахом вина и сигаретного дыма, стал целовать. «Господи, какой милый!..» — думала Наташа, с запрокинутой головой, упираясь руками в грубый, колючий свитер у него на груди, и все у нее в голове кружилось, и сама она будто падала куда-то, ей казалось, ее никто еще не целовал так.
Савин отпустил ее, и, когда отстранялся, Наташу на мгновение, снова обдало тем же смешанным запахом вина и дыма.
— А почему вы совсем не танцуете? — спросила она после молчания, избегая смотреть ему в глаза.
— А вы заметили? — Он с хрустом откусил от яблока и стал жевать, глядя на нее с улыбкой. — Спасибо.
Наташа наконец решилась взглянуть на него. И подняла наконец ко рту яблоко.
— Это вы еще не привыкли, — сказала она. — Это у вас оттого, что вы у Ириши впервые. Вы со всеми ними познакомитесь поближе — и тогда… Правда, у них всегда интересно. Это вы не привыкли просто.
— Не привык, ну конечно! — сказал он, доел свою долю яблока, протянул к Наташе ладонь за ее огрызком, она, стесняясь, отрицательно помотала головой, Савин, разжав ей пальцы, насильно взял огрызок у нее из руки, спустился к окну, открыл форточку и выбросил на улицу.
— Вы мне должны будете рассказать о Москве, — сказала Наташа, когда он стал подниматься к ней наверх.
— Рассказать о Москве? Что вы, Наташа!.. Ее видеть надо. Вот, коль решили, поедете — и увидите.
Савин поднялся, Наташа думала, они сейчас снова будут целоваться, но он раскрыл дверь и с порога позвал ее:
— Идете?
Наташа молча наклонила голову и вошла в квартиру.
На кухне, в дальнем от входа углу, за плитой, Парамонов целовался с женой Маслова, она обнимала его за шею, и правая рука Парамонова была под ее вытянутой из брюк кофточкой. В комнате крутила бутылку Оксана, а Маслов сидел на стуле вытянувшись, с застывшим, мертвым лицом, и смотрел на дверь комнаты.
Наташа прошла к проигрывателю, включила его, поставила пластинку и вывела ручку громкости на предел.
— Алик! — крикнула она Маслову. — Заберите у них бутылку, дамам хочется танцевать.
Проигрыватель нагрелся, и в комнате загремел хриплый голос Эллы Фицджеральд.
— Ты что, уже целовалась с ним? — спросила сестра минут через двадцать, когда наконец Наташа с Савиным устали, он снова сел к столу, а она, тяжело дыша, опустилась на диван и в изнеможении откинулась на спинку.
— А что, заметно? — улыбаясь, спросила Наташа.
Ириша помолчала.
— Ох! — сказал она потом. — Я ведь все-таки ответственна за тебя перед папой с мамой.
Наташа засмеялась, обхватила сестру за шею и потерлась о ее щеку.
— Что ты! — сказала она. — Ну что ты!.. Я все знаю, они ведь меня все провожали — и что? Нет, не бойся.
— Смотри! — Ириша повернула голову и, пригнувшись, укусила ее легонько за ухо. — Я тебя люблю, я хочу, чтобы у тебя все хорошо было.
Время уже подходило к одиннадцати, уже ушли Света со своим молчаливым, приятно всем улыбавшимся прибалтийцем, ушли Масловы — она оживленная, с довольным, счастливым лицом, он вялый и угрюмый, — Наташа обещала родителям быть не позже двенадцати, и ей уже тоже пора было собираться.