Звезда упала
Шрифт:
— Моторизованную дивизию к нам перебрасывают. Сто двадцать третью. Прямо с утра, с восьми. По светозёрской дороге пойдут.
Васёк снова кивнул, по-прежнему не глядя на неё.
Вера одобрительно улыбнулась. Парнишка оказался замечательным конспиратором, надёжным товарищем — сведения всегда передавал точно, вовремя, ни разу не подкачал.
В принципе всё уже было сказано, можно возвращаться назад. Информация дойдёт куда надо, а там уж сообразят, как действовать.
— Про Надю не слышно? — спросила она.
Спросила на самом деле просто так, больше по привычке. Прекрасно
Парнишка отрицательно мотнул головой. Вера вздохнула, шагнула прочь.
— В городе они, должно быть, — внезапно негромко сказал ей в спину Васёк.
Вера радостно обернулась.
— Точно? Ты откуда знаешь?
Васёк пожал плечами.
— Если в Германию не отправили, то там, — заявил он рассудительно.
Старался говорить и держаться солидно, соответствовать важности выполняемого им дела.
Вера потускнела.
— Ну, ладно, Васёк, если что услышишь, скажи сразу.
Мальчишка кивнул.
Вера потопала обратно через пустую, заваленную белым снежным пухом площадь. Ничего, всё равно в этом свежем холодном воздухе чувствовалась весна. Уже скоро.
Глава 38
АЛЁША
Надя считала, что всё последнее время ей неслыханно везло. Настолько, что у неё даже вошло в привычку периодически три раза быстро сплёвывать через левое плечо, с тем чтобы это везение не обернулось, не дай бог, нежданной бедой.
Началось с того, что немецкие постовые с попутной машиной переправили её в город, в комендатуру, где её с рук на руки сдали полноватому фельдфебелю в круглых очках, придающих ему какой-то домашний, интеллигентный вид. Фельдфебель этот, Вольфганг Фалькенберг, и вправду вопреки её опасениям оказался вполне нормальным человеком. Отчаянный вид крохотного больного Алёши вызвал в нем искреннее сочувствие, и, тщательно допросив Надю, в конечном счёте он сам вызвал врача и выписал ей временный документ для легального проживания в городе.
Несмотря на маниакальную немецкую подозрительность, царящую вокруг, её новая легенда прошла сравнительно легко. В нынешней жизни её звали Ниной Седых, к чему она поначалу никак не могла привыкнуть, откликалась не сразу. Но то, чего она опасалась больше всего, к счастью, не произошло. В гестапо Фалькенберг её не передал.
Если бы Надя знала, что подлинная причина подобного отношения фельдфебеля главным образом заключалась в удивительной её схожести с его любимой племянницей Лорхен, она бы крайне удивилась. Это невероятное сходство с первого мгновения их встречи поразило Вольфганга Фалькенберга до глубины души, и в конечном счёте именно оно подвигло его принять участие в судьбе молодой женщины, взять её под своё покровительство.
Но узнать об этом Наде было не суждено.
Основное же везение состояло в том, что врач, точнее докторша, оказалась толковой, знающей и к лечению приступила хоть и запоздало, но всё же вовремя, успела. Как Надя и подозревала, она определила у ребёнка бациллярную дизентерию. Ещё несколько часов, и, вероятно,
Крайне удачно получилось у Нади и с жильём. Вернее, повезло не столько с самим жильём, обыкновенной коммунальной квартирой, расположенной, впрочем, в Центральном районе города, сколько с одной из соседок, Ириной Семёновной Курочкиной. Это была пожилая, плохо передвигающаяся женщина, у которой в начале войны убили дочь, ушедшую на фронт медсестрой. Ирина Семёновна искренне привязалась и к Алёше, и к Наде, те платили ей тем же.
Женщины не просто подружились. Надя частично заменила соседке её погибшую дочь, которую, кстати, тоже звали Ниной, как и её теперь. С этой бедной Ниной случилось следующее.
Часть, в которой она служила, в сентябре сорок первого подошла довольно близко к Светозёрску, и Нина отпросилась на побывку, навестить мать. Всего-то приехала на денёк, однако назад вернуться уже не успела, фронт откатился, в город вошли немцы. А на третий день Нина, переодетая в штатское, вышла на улицу, за хлебом, и домой не вернулась. Ирина Семёновна вначале думала, что её забрал немецкий патруль, но оказалось ещё хуже. Наутро Нину нашли на пустыре убитой и изнасилованной. Как она туда попала, кто это сделал, свои ли, чужие, так и осталось неизвестным.
Нина была на четыре года младше Нади и замуж никогда не выходила, но зато у них оказалось другое интересное совпадение — до медицинских курсов она тоже закончила культпросветучилище, только очное. В общем, Надю одинокая Ирина Семёновна приняла с большой радостью, а маленького Алёшу воспринимала как своего так и не рождённого внука, о котором всегда мечтала. Таким образом, у них возникло некое подобие семьи, и Надя с лёгким сердцем оставляла ребёнка на попечение соседки.
А уходить ей приходилось надолго, смены на фабрике оказались длинными, по десять, а зачастую и одиннадцать часов. Работа была, правда, хоть и нелёгкая, однако терпимая, разве что после смены сильно болела спина да ноги к концу дня становились просто чугунные.
Но Надя не жаловалась, во всяком случае, работала в тепле, а главное, на фабрике она получала зарплату, вместо которой иногда давали продукты: худо-бедно как-то удавалось прокормить и себя, и Алёшу, и Ирину Семёновну.
Надя была подавальщицей в отделочном цеху, подвозила материал, потом вместе с ещё одной работницей, рыжей Клавой, таскала разрезанные обструганные доски, складывала их на тележку. Фабрика выпускала всего два рода продукции — гробы и костыли, но норму выработки всё время увеличивали, ни того, ни другого Великой Германии не хватало.