Звезда упала

Алеников Владимир Михайлович

— На засаду нарвались, — объяснил Тимофеев. — Еле ушли. С ним, похоже, что-то серьёзное. Видишь, без сознания.

Вера в отчаянии развела руками.

— У меня ж тут нет ничего… И взять негде. Госпиталь-то у нас закрылся. В город переехали.

Тимофеев хмуро посмотрел на неё.

— Знаю. Сделай, что можешь, Вер. Прошу.

Вера порвала на полосы простыню, достала ножницы, подошла к раненому, стала разрезать залитый кровью свитер, рубашку, майку. Парень внезапно открыл мутные глаза, тихо застонал.

Она

тут же испуганно остановилась.

— Потерпи, Рома, потерпи, родной! — приговаривал стоявший рядом Тимофеевский.

Повернулся к Вере, сделал ей знак продолжать.

Она осторожно раздвинула набухшую от крови одежду. Обнажился развороченный живот.

Переглянулась с командиром, безнадёжно покачала головой: рана слишком тяжёлая, он не выживет, осталось совсем недолго.

Роман неожиданно пришёл в себя, взгляд его прояснился, стал живым, осмысленным. Несколько секунд он переводил его с одного на другого, потом вдруг уставился куда-то. Зашевелились губы, раненый явно пытался что-то сказать.

Вера наклонилась над ним, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но парень пристально, даже как будто удивлённо смотрел мимо неё.

Она повернулась, проследила направление его взгляда.

Напротив, на стене, висела хорошо знакомая ей фотография, сделанная когда-то в прошлой жизни, перед блоковским вечером. Две молодые жизнерадостные подруги — Надя и она, Вера…

Роман снова зашевелил губами. Язык его не слушался, голоса не было, изо рта шёл один сип.

— Что? Что ты говоришь? — отчего-то шёпотом спросила Вера.

— Это она… Она… — с невероятным трудом еле слышно прохрипел умирающий.

Он улыбнулся, остановившийся взгляд его внезапно потускнел и застыл окончательно.

— Что он сказал? — требовательно спросил Тимофеевский.

Фотографии он не видел, стоял к ней спиной.

— Не знаю, я не поняла, — тихо ответила Вера.

Она решила, что парень узнал её на фото и, находясь в бреду, именно это и пытался выразить. Какая-то связь между убитым партизаном и Надей ей совсем не пришла в голову.

Тимофеевский снял шапку с головы и молча закрыл умершему глаза. На фотографию он так внимания и не обратил, не до этого было.

Глава 40

ВСТРЕЧА

Ранней осенью сорок четвёртого знаменитый светозерский рынок выглядел жалким скоплением полупустых прилавков. Ничто не напоминало сейчас времена не столь далёкого изобилия, когда колхозы свозили сюда продукты со всего района. Горстка истощённых старух да колченогих стариков продавала убогую снедь, шаталось пацаньё с серыми лицами, непонятного возраста женщины меняли какие-то старые, изношенные вещи.

Жизнь пусть мучительно, но текла. Оккупанты хоть и чувствовали себя всё более неуверенно, однако строго следили за тем, чтобы никакой паники в городе не возникало. Разглашение сведений о прорывах русских приравнивалось к военному преступлению. Только высшие чины знали о настоящем

положении вещей. Правда, сильно досаждали участившиеся бомбёжки, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Надя, потолкавшись на рынке с полчаса, сторговала наконец четыре картошины и триста грамм хлеба. Недалеко, справа от неё, за соседним прилавком покупал продукты немецкий офицер.

Если бы Надя присмотрелась внимательно, то разглядела бы на левом рукаве офицера ромб с обвивающей жезл змеёй, что обозначало принадлежность немца к медицинской службе. И тогда, увидев знакомый символ, она бы уж наверняка узнала и владельца шинели. Это был её бывший начальник, военный врач, оберартц Вернер Штефнер.

Но Надя, занятая радостными мыслями о том, какой пир устроит она Алёше и Ирине Семёновне сегодня вечером, не обратила на него ни малейшего внимания. Мало ли офицеров ходит по городу, бояться ей нечего, с документами всё в порядке.

Вернер Штефнер, рассчитавшись за покупки, повернулся и, заметив Надю, уставился на неё, не веря своим глазам. В нескольких метрах от него стояла непойманная похитительница ребёнка его уважаемого друга Генриха Штольца, виновница сломанной жизни бывшего дарьинского коменданта.

Штольц погиб вскоре после того, как попал на фронт, угодил в настоящую мясорубку в числе прочих. В частях генерал фельдмаршала Буша, где он служил, вообще, как было известно оберартцу, мало кто уцелел.

Вернер Штефнер инстинктивно потянулся за пистолетом, но тут же, чертыхнувшись про себя, отдёрнул руку. Портупея с кобурой, в которой находился пистолет, осталась лежать на кресле в его кабинете, он всегда оставлял её там перед операцией. Госпиталь был расположен рядом, в двух кварталах, и оберартц вышел всего на несколько минут, позволил себе совсем маленькую передышку. Набросил шинель поверх халата, а оружие легкомысленно оставил, поскольку никуда идти не собирался, думал поначалу просто постоять, подышать у входа. Но оказавшись на улице, решил размять ноги, дойти до рынка, благо идти было три минуты. Русские наступали, работы последнее время стало столько, что зачастую приходилось ночевать прямо в госпитале, и глоток свежего воздуха ему был просто необходим.

Вернер Штефнер оглянулся по сторонам, намереваясь вызвать патруль, но как назло, никого из военных вокруг не было. Однако надо было на что-то решаться, преступница могла улизнуть. Штефнер уже было шагнул к Наде, но в последний момент передумал, отвернулся и быстро спрятался за угол торгового ряда. Ему пришло в голову, что прежде чем поднимать скандал, стоит вначале проследить за коварной бабой, может быть, она выведет его на этого несчастного, украденного у родителей ребёнка.

Будь оберартц человеком военной закваски, он, безусловно, повёл бы себя иначе, не стал бы проявлять никакой самодеятельности. Но Вернер Штефнер по сути своей был человеком исключительно штатским, армейский же чин и должность получил главным образом благодаря шурину, занимавшему серьёзное положение в министерстве пропаганды.