Звездная роль Владика Козьмичева

Модель Исак Моисеевич

– Наверно, так. Вообще, странно получается. В том, что любовь наша была взаимной, я и сейчас убежден. И хотели мы одного и того же - чтобы я стал писателем. Каждый нес свою ношу. Я за эти дни перебрал по косточкам все свои основные шаги и поступки и не могу ни один из них назвать причиной ее ухода. Не могу! Не подумайте, что во мне сейчас говорит мужская гордость и эгоизм. Нет! Просто я пытаюсь мыслить рационально и не сваливать вину на кого-то. Хотя теперь я знаю, этот кто-то реально существует. Да, наверное, надо было бороться. Обещать, что дальше все у нас будет по-иному. Но это значило бы обмануть и себя, и ее. К тому же, вряд ли бы что-то из этого получилось. Правы Вы, Маргарита

Михайловна. Слишком я уверовал в то, что единство цели для мужа и жены - главное. Да что тут единство цели, если даже дети не всегда удерживают от разводов! И даже взаимная любовь - не всегда панацея. Важно нечто большее! Способность к жертвенности. С обеих сторон. Если ее нет, нет и семьи. Вот в этом корень случившегося. Лена (он поймал себя на том, что впервые и не только в этом разговоре, а вообще за последнее время, произнес ее имя) просто исчерпала отпущенный ей природой лимит жертвенности. Но скажите мне, мои дорогие и мудрые люди, что я должен был сделать, чтобы помочь ей. Бросить учебу? Завязать с писательством и журналистикой? Бегать по театрам и кино? Перестать быть собой? Уверяю вас, результат был бы тот же! Только обвинили бы меня не в эгоизме, а в том, что я уже ни кто иной, как несосто-явшаяся личность, недостойная ее любви. А она так же бы сделала ручкой...

Пусть то, что я сейчас скажу, покажется нескромным, но вместо шести лет я закончил институт за четыре. Это факт! И вкалывал не столько и не только для себя, но и для нее и для Павлика. И что в ответ?
– "Я устала так жить... Я свои обязанности выполнила. Тебя выучила. Моя совесть чиста. Прощай..." Будто мы с ней договор такой заключали - на учебу... Приятно такое выслушивать? Мне после этого говорить с ней не хотелось. А главное - бесполезно.

Так или примерно так рассказывал он отцу и Маргарите Михайловне о трагедии, постиг-шей его семью. И лишь об одном умолчал - насколько бесповоротно его решение забыть Лену. Но этот вопрос был запрятан в таких глубинах души, куда не было доступа ни иррационально-му, ни рациональному анализу.

Владик даже не заметил, как Константин Васильевич встал, сходил в дом и принес бу-тылку коньяка, рюмки. Налил.

– Что тут скажешь? Мне в жизни подобные коллизии встречались. В этих случаях искать, кто виноват больше - гиблое дело. Но очень, очень грустно, что и сына моего сия чаша не миновала. Виноват ты - не виноват, тебе виднее. Я тебе не судья. Как это скажется на твоей судьбе, не знает никто. Хочется верить, и твоя исповедь меня убедила, выводы ты сделаешь правильные. Жаль ли мне твою бывшую жену? По большому счету, жаль. Иначе как преда-тельством ее поступок назвать не могу. Но пусть у нее все будет хорошо. Пусть все хорошо будет у твоего сына и моего внука. Пусть все хорошо будет и у тебя. Вот за это давайте выпьем!

Под вечер воскресенья Владик возвращался в Москву. И впервые после ухода Лены в го-лове его напряженные размышления о событиях последнего месяца уступили место заботам ближайших дней. Вспомнил, что так и не забрал из типографии томик сборника для Альбины Ивановны, что надо позвонить Северинову, что в редакции ждут от него очередную статью, что из-за всех этих передряг так и не заплатил за квартиру... Вспомнил, что надо отдать в прачечную постельное белье и рубашки... И вдруг вспомнил, что он так и не знает, подала ли Лена заявление на развод.

Где-то зимой, когда он уже собирался лететь в командировку в Норильск, позвонила Ле-на. Позвонила не домой, а в редакцию.

– Козьмичев, надо поговорить. Я сейчас в школе. Освобожусь в семь. Если можно, приеду домой. Если нельзя, то скажи, где и когда.

Он немного оторопел.

– Как хочешь. Можно и дома. Часиков в восемь. У меня кое-какие дела есть.

Но с делами, а точнее говоря, с окончанием статьи в газету, он справился лишь в девятом часу. Ждал, что бывшая жена перезвонит, но зря. Подумалось, что встреча откладывается и торопиться не надо. По пути зашел в гастроном. Уже стемнело. И он как-то не обратил внимания на фигуру, сидящую у подъезда.

– Влад, ты что, уже меня не узнаешь?

– Лена? Ты? Так поздно? Я в редакции задержался.

По лестнице поднимались молча. В первый раз после расставания он увидел ее лицо только на своей лестничной площадке. Но мельком, ибо открывал дверь квартиры.

– Проходи. Чему обязан?

– Ты бы хоть стул предложил.
– И смолкла.

Ее лицо, обычно свежее и красивое, выглядело серым.

– Это, видать, свет так падает, - подумал он.
– Так о чем ты хочешь поговорить?

Он увидел, как она вздрогнула. И, видимо, для того, чтобы успокоиться, открыла сумку и стала что-то бесцельно искать...

– Ты что молчишь? Это ведь не мне пришла в голову идея поговорить, а тебе. Если о раз-воде, то сделаю, как обещал. Кстати, ты заявление написала?

Лена наклонила голову и почти про себя произнесла.

– Я...я, не хочу...

– Чего не хочешь? Заявление на развод писать? Так ведь это не моя инициатива. Ты и по-давай! Могу подсказать, в чем меня обвинить. Чтоб поверили.

И вдруг увидел, что по ее щекам поползли слезы.

– Ты-ы-ы меня не поня-я-я-л. Я не хочу-у-у-у разводи-и-и-и-ться...

От такого поворота разговора он едва не сел на пол.

– Я ослышался?

Лена вдруг сползла со стула на колени.

– Влад! Если можешь, прости, прости, прости... Я знаю, такое не прощают... Но я тебя умоляю, ради нашего сына прости меня... И-и-и-и позво-о-оль мне вернутся к тебе... Владик, я не хочу с тобой разводиться. Я-я-я-я не знаю, что со мной случи-и-и-лось... Я помню свои слова, будто я свои обязательства относительно тебя выполнила... Но теперь я поняла, - она немного успокоилась, что те слова пахли предательством, - и, захлебывалась в скороговорке, продолжила, - что увлеченность приняла за любовь. Я сейчас скажу такое... и мне нисколько не стыдно... Последнее время я лежала с ним в постели, а думала лишь о тебе, чувствовала лишь тебя...Я прошла через такие страшные испытания... Я поняла, что мне не жить без тебя. Что я тебя, несмотря ни на что, продолжаю любить и это моя судьба... Павлик все время спрашивал, где мой папа? Просился домой. Что я могла ответить?
– Что мама твоя - дрянь, что она предала твоего папу...

Я отдаю себе отчет, что мое неожиданное появление здесь выглядит в твоих глазах не иначе, как трюком... Мало того, так еще и сына притащила... Чтобы посильнее разжалобить. Глядишь - простит и обратно примет... Но я умоляю тебя поверить... Все, что ты слышишь, это искренне.

Она замолчала. Владик будто онемел. Все слова, которые он мог обратить к ней, вылетели из головы. Перед ним на коленях стояла молодая плачущая женщина, которую он любил все семь лет совместной жизни, с которой у него сын... Просила прощения... Что делать?

Наступившую тишину взорвал звонок. Звонок! Звонок! Звонок!

Не сразу осознав, что это такое, он на негнущихся от волнения ногах подошел к двери и открыл. На площадке стоял Москвин. Одной рукой он держал Павлика, другой - чемодан.

Павлик кинулся к нему.

– Папочка, папочка! Ура!

Владик поднял его на руки, крепко прижал к себе. Расцеловал такое родное личико и за-нес в квартиру. Лена встала с колен и, не глядя на них, ушла в кухню. Москвин стоял в проеме открытой двери