Звездные крылья
Шрифт:
А минуты ползут. Тихо, как бы убаюкивая, монотонно гудят моторы. На белом циферблате мелко дрожит длинная стрелка. Ганна неотрывно следит за ней.
А Яринка то и дело посматривает на баллоны с азотом. Ей почему-то кажется, что газа не хватит, хотя она определенно знает, что все рассчитано заранее с большим запасом. Как же долго тянутся эти сто двадцать минут!
В низкой комнате напряженное молчание. У обеих подруг такое впечатление, что сейчас должно произойти что-то невиданное и необычайное. Но ничего не происходит, а от такого напряженного ожидания постепенно начинает ломить в висках.
— Мы с тобой такие молчаливые и печальные, словно у нас бог знает какое несчастье произошло, — пробует шутить Яринка, но Ганна не отвечает.
Даже разговаривать как-то не хочется. Мысли заняты только одним — как работают моторы и компрессор, что происходит там, в бомбе. Все чувства заострены до предела. Когда чуть повышается ток в сети и моторы начинают гудеть сильнее, Ганна и Яринка вздрагивают.
Но вот и они подходят к концу, эти два бесконечных часа. Смолкают моторы, и необычайная тишина воцаряется в комнате. Слышно только, как с едва заметным шипением из бомбы возвращается снова в баллоны остаток азота. Стрелка манометра медленно опускается к нулю.
Яринка снимает блестящую стальную бомбу, подносит ее к столу и над большим, чисто вытертым стеклом опрокидывает горлом вниз. На стекло медленно сыплется темный сизоватый порошок.
Подруги смотрят на него, как зачарованные. Так продолжается мгновение. Потом они переносят свою добычу наверх в лабораторию. Здесь надо все проверить, все проанализировать.
Яркнка нервничает, торопится. Ей хочется поскорее все узнать, во всем убедиться. Вначале Ганна тоже тревожится, но потом берет себя в руки и говорит:
— Сейчас мы запрем это вещество во взрывную камеру, где на него ничего не сможет воздействовать, а себе оставим только малюсенькую частицу для анализов. Признаюсь тебе откровенно, мне страшно.
Яринка молча соглашается, хоть и не хочется тратить время на пересыпание и упрятывание этого сизого с серебристым налетом порошка.
И они ссыпают весь порошок в небольшую колбу и прячут во взрывную камеру, где не страшен самый сильный взрыв. На столе в пробирках остается лишь несколько маленьких крупинок.
Глубокая ночь. Тишина и тьма над миром. На востоке чуть заметно начинает голубеть небо — близится рассвет.
— Так, — говорит Ганна, заканчивая анализ, — все сходится с записями Коробова. Значит, это оно и есть — самое таинственное вещество.
И Ганна смотрит на пробирки, как бы стараясь увидеть там что-то из ряда вон выходящее.
Они снова принимаются за работу. В маленькой взрывной камере пытаются они получить взрыв нового вещества. Они пробуют огонь и детонацию, серную кислоту и гремучую ртуть. Но кислота тихо шипит, разлагая вещество, огонь не действует совсем, даже очень высокие температуры не меняют сероватого оттенка зернышек, запалы гремучей ртути взрываются сами по себе и не вызывают больше никакого взрыва.
— Надо кончать, — зевая, говорит Яринка, — скоро рассвет. Завтра еще будет время.
Ганна смотрит в окно. Гигантское зарево рассвета поднимается на горизонте. Полнеба пылает непередаваемыми багряными красками. Сейчас взойдет солнце.
— Да, надо кончать, — говорит Ганна. — Я пойду вниз, заберу реактивы. А ты убери здесь. Скоро пойдут трамваи, и мы отправимся домой.
Настроение у подруг несколько странное, угнетенное. У них такое впечатление, будто прошли они совсем близко возле своей цели и не заметили самого главного. И неясно — как идти дальше, а от этого приходит сомнение и неверие в собственные силы.
Яринка опускается на стул в углу лаборатории. Она очень устала. Надо ехать домой, хорошо выспаться и отдохнуть.
А за окном все светлеет и светлеет багрянец неба, еще минута, две — и брызнут первые лучи солнца.
Яринка смотрит в окно. Облака меняются на ее глазах. Словно сталь ножа, прорезает рассвет и все заливает, уничтожая пурпур небес, первый луч солнца.
Яринке кажется, что отблеск его загорелся в пробирках. Будто малюсенькие искры вдруг появились за тонким стеклом. Девушка хочет встать и посмотреть, что случилось, но в это мгновение взрыв сотрясает стены лаборатории, швыряет девушку на пол и далеко во двор выносит широкие оконные рамы.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В вестибюле больницы провели все трое долгий летний день. Было воскресенье, и никто из них не мог вспомнить более печального дня отдыха. Молчаливые и суровые, сидели они рядом на стульях, только изредка перебрасываясь короткими фразами и жадно ловя каждое слово, каждый взгляд врачей, выходивших из длинных белых коридоров.
Когда показывалась высокая седая женщина, все трое срывались с мест, подбегали к ней, торопясь услышать что-нибудь новое, утешительное.
Но ответы все время были одни и те же:
— Все еще бредит. Без сознания. Ее, видимо, сильно ударило взрывной волной, хотя внешних повреждений нет. Врачи боятся кровоизлияния в мозг.
И опять Ганна, Орленко и Король возвращались к своим местам и часами просиживали на стульях, отлично понимая, что следовало бы отдохнуть, — но были не в силах уйти, оторвать взгляд от высоких матовых стекол.
Так прошел весь день. О еде они даже не вспомнили. Мысль о том, что ночью придется уйти отсюда, пугала.
Ганна все время корила себя за то, что оставила Яринку одну в лаборатории. Быть может, она, более хладнокровная и опытная, смогла бы предупредить несчастье. Благословляла ту минуту, в которую ей пришло на ум спрятать все вещество во взрывную камеру, оставив только несколько крупинок. Но даже и они натворили такого, что подумать страшно.
Уже ночь опускалась над городом, а седая женщина в белом халате все еще не могла сообщить им ничего утешительного.
Для Короля это было тяжелым испытанием. Несчастье свалилось на него, как огромная глыба, которую он не в силах сбросить с себя. Чувство собственного бессилия, невозможность помочь раздражали больше всего.