Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
— Но ведь это от виноградника колья!
— Что говорить о виноградинке! Копай яму, вечером сам зайду, проверю твою работу, — сурово закончил он.
— А рыть-то где?
— Где рыть? — Эзика огляделся и позвал маму. — Ивдити!
Мама с Татией на руках вышла на веранду.
— Надо сегодня же начать рыть убежище, поближе к дому. Приказ такой вышел.
— Почему поближе к дому?
— Этот проклятый не станет дожидаться, пека ты за село выйдешь. Да у тебя еще и ребенок…
— Что им от ребенка-то нужно? — громко
— А чего ты от них ждала? Людоеды — людоеды и есть! — Эзика выругался и, насупясь, захромал к воротам.
Из газет я знал, что фашисты рвутся вперед, сжигая и уничтожая все на своем пути. Даже Заза знал, что надвигается какое-то чудище — дракон или волк, которое пожирает детей. Иногда он вскакивал среди ночи и звал на помощь. Я успокаивал его, говорил, что наш папа там, на фронте: он сражается с чудищем и не подпустит его к нам, а застрелит и заколет штыком.
— Штыком? — переспрашивал Заза.
— Штыком, — повторял я.
Заза ложился. Я задремывал, но вдруг снова слышал:
— Он папу съел! Съел!..
Я будил его.
— Глупый ты, Заза! Как он может съесть папу. На папе железная каска.
— Железная каска? — удивлялся в полусне Заза.
— Да, а на ней звезда.
— Красная звезда… — улыбался Заза.
— Гогита, — просил он погодя. — Можно я лягу с тобой?
— Да ты же со мной лежишь.
— Нет, не в ногах. Можно рядом?
— Ложись…
Заза перетаскивал в темноте подушку, устраивался рядом, ворочался, вздыхал. Потом опять шептал:
— Гогита, а что такое каска?
— Каска… каска — это железная шапка вроде котелка… Спи, завтра я покажу тебе в газете.
Заза ворочался, думал о железной шапке и, наверное, видел ее во сне. Утром он напоминал мне о моем обещании и, сидя в постели, разглядывал нарисованного в газете красноармейца; на рисунке солдат в кирзовых сапогах и в каске до ушей, вытянув вперед автомат, бежал в атаку. На каске у него алела звезда. Заза долго разглядывал солдата и наконец говорил:
— Это не папа.
— Папа тоже такой.
— Такой?.. — Он удивленно трогал пальчиком большущие сапоги солдата: наш отец всегда носил мягкие кавказские сапоги.
Я обошел дом, вытащил из-под пола заступ и лопату.
— Куда это ты? — спросила мать.
— Яму рыть.
— Поближе к дому рой. Слыхал, что Эзика сказал?
— Я здесь вот, в траве.
— Ладно. Только ты один не справишься.
— Справлюсь как-нибудь.
Я несу лопату и заступ, размеряю и очерчиваю перед домом место для убежища.
«Вот сюда сядет бабушка, здесь — мама. Заза в том углу; посередине надо оставить место для люльки, да побольше, чтобы можно было покачать, а то Татия с перепугу не уймется. А я? Я пристроюсь где-нибудь в изголовье люльки или у входа».
Земля размокла, заступ берет ее легко, но дерн весь схвачен корнями, так что комки приходится отдирать руками и кидать в сторону.
В яму лезет Заза. Хватается за лопату, потом за заступ, но ему не сладить ни с тем, ни с другим. Тогда он берет комья руками и выбрасывает наверх.
Отверстия, проточенные в земле дождевыми червями, сочатся водой. Я разглядываю края ямы и вижу, как у моих ног из медведкиной норки стекает прозрачная струйка.
А ведь яма еще едва до колен мне. Что же будет, когда я вырою поглубже? Воды натечет до половины. Как же мы будем укрываться в ней? Или куда поставим люльку с Татией? А зимой в слякоть ее и вовсе зальет…
«Нет, — думаю я про себя, — Эзика что-то путает. Как может война добраться до нас, когда здесь топь и все заливает водой. Там, где война, наверное, не бывает столько воды, она не бьет из земли, как только копнешь. Нет, здесь никак нельзя воевать. Бабушка не может долго стоять, а куда ей сесть? В воду? И Заза простудится. Здесь не может быть войны. Нет. Верно, Эзика ошибается».
Зазе наскучило выбрасывать комья из ямы, и, весь перемазанный глиной, он убежал, — наверное, вымыть руки. Немного погодя я опять услышал его голос:
— Вот, бабушка, смотри!
Я поднял голову: надо мной стояла бабушка. Словно не веря своим глазам, она смотрела на яму, вырытую перед домом в живой, колышущейся травке. И вдруг у нее задрожала беззубая нижняя челюсть, она замахнулась палкой и громко крикнула:
— Ты что же это, безбожник! Могилу мне во дворе роешь?
Глава пятнадцатая
ТУХИЯ
Всю неделю я копал убежище, вычерпывал воду и опять копал. Чем глубже я погружался, тем больше натекало в яму воды. Я с трудом выбрасывал наверх мокрую землю. Теперь приходилось кидать выше головы, и комья сыпались назад. Иногда мне помогала мама.
Когда наступили сухие дни, убежище было готово. Я прикрыл яму толстыми сучьями, поверх них уложил виноградные колья, потом засыпал землей и утрамбовал.
Каждый день, только засыпала Татия, бабушка выходила посмотреть, как идет работа. Она больше не сердилась на меня, лишь с опаской заглядывала в яму и, крестясь, вздыхала: «Господи боже мой!»
А Заза не отходил от меня ни на шаг. Он приносил мотыгу, лопату, заступ и без конца расспрашивал про железную каску. Бедняга никак не мог представить, как это наш папа надевает на голову шапку, похожую на котелок.