Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
Хоть и поздно, но я все же уснул. Мне снился Клементий Цетерадзе верхом на Гвинии. Он плыл на нем по мутному морю и орал во все горло песню.
Я проснулся.
Прислушался. Из хлева не доносилось ни звука. Я спрыгнул с арбы, посмотрел на быков. Гвиния спал, положив голову себе на плечо.
Я снова влез в сено, притих, прислушиваясь к утренним звукам; только бы не заснуть.
Свежий предрассветный холодок разбудил меня. Я соскочил с арбы, откинул задвижку, бесшумно вывел Гвинию, вернулся за другим быком. Но при выходе из хлева он зацепил за косяк, и дверца скрипнула.
«Сегодня попробую поработать на культиваторе», — решил я.
Я подошел к культиватору, однако сдвинуть с места машину с девятью лапами было не так-то легко. Я подставил плечо под сницу, приподнял и подкатил к арбе. Надо было поднять и поставить на арбу всю эту махину.
Долго ходил я вокруг культиватора, соображая, как бы одному справиться с ним, установить его, да так, чтобы никто не услышал.
«Выкачу-ка его покамест за ворота, на самую дорогу, а там видно будет». И я снова подпер сницу плечом и беззвучно покатил культиватор по мягкой траве. Колеса были только что смазаны и не скрипели. Я вернулся к арбе: снял с тычка буйволиный рог, налил в него воды, развел масло. Этим раствором я смазал ось арбы, чтобы она тоже не скрипела. Шагая на цыпочках, я погнал быков за ворота. Быки шли по двору так бесшумно, словно копыта их были обмотаны войлоком. Мы вышли на улицу.
Я лез из кожи вон, стараясь поставить культиватор на заднюю лапу и рукоять. Потом подтянул к нему передок арбы. Еще немного усилий — и передние лапы с колесами станут на арбу. Но на это моих сил не хватило.
Близился рассвет.
Я привязал быков к верее и побежал за Гочей.
На меня громко залаял пес. Я не обратил на него внимания. Тогда он отвернулся, поскреб под крытой верандой землю и улегся на песок.
Я поднялся по лестнице и подошел к открытому окну, у которого — я это знал — спала Гогона. Заглянул в комнату. Гоча спал в дальнем углу, где еще притаилась темнота.
Я перегнулся через подоконник к самому уху Гогоны и шепнул:
— Гогона!..
Она пошевелилась во сне, отвернулась, и ее теплое дыхание коснулось меня.
— Гогона! — Я осторожно потянул ее за косу. — Гогона, это я, Гогита. Проснись!
Она открыла глаза.
— Гогита?
— Гогита, Гогита, не пугайся. Мне Гочу надо.
— Гочу? Зачем? Он еще спит, вчера с мельницы поздно вернулся.
— Ну, ладно, ладно! — Я отошел от окна.
— Гогита! — позвала меня Гогона, но я не обернулся.
Подойдя к воротам, я услышал за собой ее быстрые шаги.
— Гогита! — Она подбежала ко мне, и на меня опять пахнуло теплой постелью.
— Мне Гоча нужен, а не ты. От тебя, вертушка, толку мало.
— Ты скажи, зачем тебе Гоча!
— Вот зачем! — Я подвел ее к культиватору. — Надо поднять его на арбу. Сможешь?
— Я помогу тебе, Гогита, — тихо сказала Гогона. — Я ведь видела в то утро…
— В какое еще утро?
— Когда ты с Клементием…
— Становись вон туда, — оборвал я ее и подошел к культиватору. Гогона взялась с другой стороны. Вдвоем мы кое-как оторвали его от земли. Он сопротивлялся, цепляясь лапами, но нам удалось-таки втащить его на арбу.
— Теперь садись, Гогона. Поедем…
Гогона пристроилась на передке.
Когда мы выехали в поле, восток полыхал, как пожар. В небе трещали крыльями жаворонки. Я придержал арбу.
— Как думаешь, — спросил я Гогону, — где лучше начинать культивацию?
— Лучше на чайном поле. Здесь еще рано, только недавно пропололи.
— Но там же чай собирают.
— Не везде же сейчас собирают. Я слышала, как Эзика с дедушкой разговаривали: «Нужно заняться плантациями, они совсем бесхозные».
— Ладно, в чае и нам полегче будет. На кукурузном поле искривишь борозду — сроешь кукурузу, а чайный куст повыше, его срыть не так-то легко.
Опершись о дышло, я вскочил на арбу и вытянул животных плетью. Арба с грохотом покатилась по дороге. Через реку я сам повел быков, боясь наскочить колесом на камень и опрокинуться.
Солнце еще не взошло, а мы уже были на плантации.
Вокруг ни души. И дорога пуста и безлюдна.
— Гогона! Ты не бойся Гвинии!
И, помахав плетью перед носом быка, я подвел к нему Гогону. Потом столкнул культиватор с арбы, зубами и ногтями развязал яремные веревки, перепряг быков в плужное ярмо и вручил Гогоне повод.
Привязав к передним лапам культиватора булыжники, я поставил упряжку на междурядье. Между ними, на средний ряд, встала Гогона.
— Эгей, пошли! — крикнул я, и быки тронулись.
Культиватор — не плуг: он стоял на девяти расставленных лапах, и если б я даже снял руку с рукояти, то и тогда он не мог накрениться.
Передние лапы глубоко врезались в землю.
— Смотри, Гогона! Смотри! — закричал я от радости.
Однако последняя лапа все еще не брала. Тогда я встал на средний ряд, и все девять лап стали дружно вырывать сорняки, разрыхлять землю в междурядьях, оставляя за собой черные полосы.
— Хорошо, Гогона! Хорошо! — радовался я. — Давай, Гвиния! Тяни!
— Все в порядке, Гогита! — отозвалась Гогона.
Волы степенно шагали в междурядьях, и я погонял их. Я справился с ними.
Дойдя до конца борозды, волы по привычке сами поворотили обратно, я подставил плечо под сницу культиватора и тоже повернул его. Машина была тяжелая, поворачивать ее было трудно, но, когда лапы снова дружно ушли в землю, я забыл о ее тяжести и весело гикнул на быков. Ликуя в душе, погонял я их, ликуя, смотрел в сторону села и орал во все горло:
— Нет, Клементий Цетерадзе, не дамся я тебе! Не дождешься ты этого!
Гогона оглянулась на меня, засмеялась и, держась за повод, потянула волов вперед по борозде.
Глава одиннадцатая
ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСА
Идет дождь.
Со вчерашнего вечера идет он и всю ночь лил не переставая. Накинув отцовский дождевик, я пробежал в самый отдаленный угол нашего двора, забрался на забор и стал всматриваться, что делается за полями. Река вздулась. Мутная красноватая вода заполнила русло до краев. И на полях местами скопилась вода… Наверно, не везде успели закончить прополку.