Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
— Заза, тащи сюда пилу!
Заза вылез из-под арбы и побежал на кухню. Он вытащил пилу, но уронил ее у порога. Она со звоном упала на пол.
— Осторожнее, внучек! — услышал я голос бабушки с веранды. — Не поранься.
Я боялся, а вдруг бабушка заметит, что я собираюсь делать, и запретит мне трогать плуг. Но она, погруженная в свои думы, не обращала на меня внимания.
Заза перескочил через перила, подхватил пилу и бегом пустился ко мне.
Я укоротил чапыгу на пядь, продолбил в ней дырку и вставил рукоять.
Бабушка
— Осторожнее, сынок!
Плужное ярмо я тоже уложил на арбу и пошел к Гоче. Гоча отозвался из виноградника. Между листьями лозы я видел, как он, обливаясь потом, тюкал громадной мотыгой по земле.
— Гоча-а!
— Ну!..
— Выручай, Гоча! Пойдем со мной! А завтра я у тебя в винограднике поработаю… Только скорей!
— Куда?
— Куда-нибудь, все равно… Подальше от деревни… за поле, за лес, за плантации.
— Ты что, спятил!
— Нет, я в своем уме. Если мы с тобой сейчас не пойдем, завтра Клементий Цетерадзе заберет нашего Гвинию.
— Заберет Гвинию? — Гоча перестал работать и облокотился на черенок.
— Конечно, заберет. Бык, говорит, должен быть при работнике! Он прав: уйдем куда-нибудь подальше, Гоча. Ты поведешь быков, а я стану за плугом. А если у нас не получится… Нет, Гоча, если ты поведешь быков, я справлюсь.
— Но ведь Гвиния…
— Кончено с этим, Гвиния больше не бодается. Спроси у Гогоны.
Гоча недоверчиво покачал головой, однако пошел за мной. Мы отправились на выгон за быками.
Гогона почему-то удивилась моему появлению. Я прямо подошел к Гвинии.
— Гоча, не пускай его! — вскрикнула Гогона, бросаясь к брату. — Не пускай, забодает!
Но я уже подошел к быку и остановился перед ним. Мне еще было страшновато. Наверное, от этого я ткнул его кулаком в морду. Гвиния мотнул головой, засопел, но не пригнул рогов к земле. «Он не должен почувствовать, что я боюсь», — подбадривал я себя, но, когда, взявшись за веревку, повел быка за собой, мне стало не по себе: вдруг Гвиния бросится на меня сзади…
Я связал быков одной веревкой и повел, не оглядываясь. Вместе с Гочей мы пригнали их домой. Впрягли в арбу.
Бабушка между тем уложила Татию в люльку; Татия уже спала, а бабушка все качала и качала люльку.
— Бабушка! — позвал я.
— Что? — отозвалась она, поднимаясь и привычным движением отряхивая подол. — На платье мне напустила, родная моя девочка! — добродушно проговорила она.
— Бабушка, меня не ищите: арбу к бригадиру надо погнать, Гочу вот прислали. Заза! — позвал я брата.
Он вылез из подпола с ржавым обломком косы в руках.
— Не балуйся, понял? — сказал я.
— Понял, — ответил он и посмотрел на упряжку. Я подумал, что сейчас он попросится на арбу, но он кивнул и серьезно повторил:
— Понял,
Глава восьмая
РАЗОРВАННАЯ СУПОНЬ
Мы остановили быков у ворот и широко распахнули обе створки.
Потом я тихонько тронул быков. У самых ворот Гвиния дернулся в сторону, и ось арбы задела одну из створок. Раздался треск.
— О-о-о-хо-о! — закричал я и стегнул животных. Они попятились назад.
— Куда смотришь?
— Ладно, не учи…
— Подай еще!
— Да ну тебя!..
Арба въехала обратно во двор, не задев на этот раз за ворота. Тогда я обеими руками ухватился за передок арбы и, не давая быкам свернуть в сторону, вывел их на улицу. Потом вернулся обратно, плотно закрыл ворота и приладил сломанную планку.
Намотав на руку яремную веревку, Гоча осторожно вел арбу.
На проселках и в поле было пустынно. Вдоль опушки леса мы ехали по аробной колее, потом через длинные кукурузные поля, недавно прополотые ровными рядами. Сквозь гущу ольшаника и ивняка посверкивала на солнце река, сильно обмелевшая за лето. Она тихо плескалась на каменистых перекатах. Далеко в лощине виднелась крыша мельницы.
Вот и распутье. Одна дорога сбегает на мельницу, другая через речку забирает вверх-вверх по взгорью, засеянному люцерной. За взгорьем железная дорога. У дороги — чайные плантации.
Гоча придержал быков.
По дороге, ведущей с мельницы, навстречу нам катилась арба.
— Что делать? — спросил Гоча.
— По-моему, лучше свернуть, — ответил я.
— Верно…
Мы спустились под гору, осторожно переехали через речку и стали подниматься по крутому откосу.
— Налегай на передок! — сказал я Гоче: отец всегда делал так, стараясь помочь быкам.
Но быки и без того легко катили в гору порожнюю арбу.
Мы проехали берегом реки в стороне от аробной колеи и за покосами, где начинался поросший осокой склон, вывели быков в поле.
Вокруг ни дороги, ни тропинки. Ни души.
— Здесь подходяще! — сказал Гоча и, не дожидаясь моего ответа, остановил быков.
Я принялся развязывать супонь на быках, но оказалось, что сделать это не так-то легко. Отец, бывало, потянет за конец петли, и бык свободен. Мы же так затянули узлы, что теперь они не развязывались.
— Погоди, — сказал я Гоче. — Ты придержи волов, а я попробую зубами.
Я присел на корточки у передних ног Гвинии и стал зубами развязывать узел. Гвиния недовольно мотал головой, но Гоча несколько раз осадил его.
Наконец мы распустили узлы, впрягли животных в плужное ярмо и железной цепью присоединили соху.
— Ну, давай, Гоча, только не слишком быстро, — сказал я, берясь за ручник и стараясь вогнать плуг в землю.
Быки тронулись. Сошник цеплялся за сорняки и корни.