Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
С улицы в распахнутые двери был виден огонь в очаге посреди кухни. На огне стоял большой котел; языки пламени лизали его. На веранду, в свете очага, вышел рослый старик. Я узнал Эзику, отца Амирана. Эзика лишился на войне правой ступни и ногу без ступни волочил, как деревянную. Он был злой, нелюдимый человек, часто бранился. Говорили, что во время войны он кого-то убил и с ним лучше не связываться. Эзика сердито бросил деревянное корыто на пол и прикрикнул на визжащую у калитки свинью:
— Покричи еще, волчья сыть!
Пати вынесла во
— Эх ты! — крикнул Эзика и сам схватил котел. Потом подхватил корыто с похлебкой и понес к воротам.
Свинья, визжа громче прежнего, бросилась навстречу.
— Чтоб тебя волк сожрал! — еще раз пожелал ей Эзика.
Пати стояла на балконе и то дула на свою руку, то прятала ее под мышку.
Я пошел дальше, вышел в поле.
«Пойду-ка к Тухии!» — решил я, проходя мимо двора Цетерадзе.
Из окна цетерадзевского дома на дорогу падал луч света. Я, зажмурившись, прошел сквозь сноп света, свернул на тропинку, подошел к дому Тухии и встал у калитки.
В открытую дверь я видел собачку Тухии: Толия сидела на задних лапах перед огнем. Но ни очага, ни самого Тухии не было видно. Из дома доносился громкий голос Капито. Во дворе у стены белели в темноте доски. Капито все собирался поставить себе новый дом, да так и не собрался до сих пор. У него было шестеро детей, все погодки, мал мала меньше, только Тухия немного постарше. И вот каждый год Капито Бандзеладзе начинал строить себе новый дом. Бывало, зайдет к нам зимним досужим днем, усядется поближе к очагу посреди кухни и, закинув ногу на ногу, заведет беседу с отцом:
— Как думаешь, Датико, какая будет нынче весна?
Отец поглядит в окно на глубокий, по колено снег и ответит:
— Покуда на этот счет ничего не скажешь, Капито!
— Вот, понимаешь ли, какое дело… — продолжает Капито, — хочу дом строить. Летом, сам знаешь, сорвалось у меня, молочный брат помер. Пришлось помочь его семье, тут опять же на свадьбу двоюродного брата позвали, а там, глядишь, на лекарство для малого моего поистратился… Трудный был у меня год…
— Разве у тебя мальчишка болен? — спрашивал отец.
— Лихорадка у него… Ну, а теперь вот думаю: как быть… Дом мне нужен… Не укажешь ли мастера какого получше?
— Ну, мастеров-то хватает. Есть мастера.
— Есть-то есть, но я хочу, чтоб получше. Перед этим был у меня тот, что Габриелу строил.
— Это хороший мастер, ничего не скажешь.
— Мастер-то хороший, да не сошлись мы с ним. Он говорит, что моего материала хватит только на одну комнату, а я ведь хочу дом в три комнаты, сам знаешь.
— Ну, а если и вправду не выйдет?..
— Не верится мне, что не выйдет. У меня уже и другой мастер был, сосед моего свояка, Нико. И с ним я не поладил. А теперь я хочу…
…В проеме двери промелькнул Тухия. Он махнул рукой, собака подпрыгнула, и я услышал, как захрустела кость у нее на зубах.
— Тухия! — тихо позвал я.
Собака бросилась к воротам, но, узнав меня, вернулась к кости.
Тухия шагнул через порог.
— Это ты, Гогита? — Он подошел к плетню и верхом сел на перелаз.
— Я.
— Что ж не заходишь! Заходи.
— Тороплюсь! Ты завтра свободен?
— Завтра, — неопределенно повторил он. — Завтра…
— Ну да, что ты делаешь завтра? — спросил я, задетый его нерешительным тоном.
— Отец…
— Разве твоего отца не забрали в армию?
— Завтра он уходит, — проговорил Тухия, откинув назад свою большую голову, и прислонился к высокому колу в плетне.
Я вспомнил, что не видел отца Тухии в тот день, когда уходил мой отец.
Я ничего не мог сказать ему.
— Завтра он уходит, — повторил Тухия. — Только что вернулся домой. Сегодня вызывали…
— А с кем это он толкует так громко?
Капито всегда так степенно и неторопливо рассказывал о том, какой он собирается построить дом.
— Мастера привел, договаривается о доме.
На этот раз можно было разобрать голос Капито:
— Не сейчас, потом, когда вернусь… Мне, понимаешь, надо заранее знать, у меня ведь свои расчеты…
— Мастер немного глуховат, — заметил Тухия.
Глава десятая
ПОГОНЩИК БЫКОВ
Эту ночь я спал на арбе. Подложил под себя сено и сверху насыпал целый ворох. Сухие стебли кололи лицо, лезли в уши, нос, щекотали шею. Долго я ворочался, устраивался поудобнее и наконец лег на спину. Сквозь листву шелковицы было видно пасмурное ночное небо. Облака толпились на небе, луны не было видно; из-за облаков изредка выглядывала одинокая звезда, но тут же ее снова закрывало.
Стоило только залаять собаке или стукнуть быку копытом, мама открывала дверь, иногда выходила во двор и смотрела в темноту.
Неподалеку от меня на дереве закричал петух.
«Скоро рассвет», — подумал я.
Боясь, что утро застанет меня спящим в арбе, я старался не дремать. На небе кучились облака. За облаками прятались бесчисленные звезды. Необъятно огромным было небо. Конечно, я знал, что земля круглая, но этой ночью мне казалось, что она плоская, с горами и холмами, а небо опрокинулось над ней.
Наше село было в самой середине мира, и небо над моей арбой было самое высокое. Луны я сейчас не видел, но она представлялась мне не больше аробного колеса. Конечно, на самом деле она больше, да только кому и на что нужна такая огромная луна. Еще я подумал, что, если в самом деле на небе есть бог, — бабушка ведь все время твердит, что он есть, — почему же началась война и зачем явился на свет Клементий Цетерадзе. Если бы его не было, тогда кто-нибудь другой усыновил бы Буду, и я не стал бы колотить его ни за что.