Звезды чужой стороны
Шрифт:
И вдруг, сорвавшись с места, он понесся вдоль улицы, торопливо расстегивая на ходу кобуру и крича во всю глотку:
– Стой! Стой! Стреляю!
Через несколько секунд он уже вытаскивал из подворотни какого-то солдата и бушевал:
– Документы!.. Дезертир!
– Сам ты дезертир! – услышал я знакомый голос. – На, читай, если грамотный. Видишь, справка из госпиталя.
Черный!.. Я бросился к ним.
– А срок действия! Срок-то кончился! Расстреляю! Убью, как собаку! – грохотал кондитер.
– Солдат Орос! – крикнул я, подбегая. – Что вы здесь делаете? Опять самоволка?
Черный повернулся ко мне. Глаза у него были такие, словно он увидел перед собой привидение.
– Опять самоволка! Имейте в виду, я завтра лично доложу начальнику госпиталя. Хватит с вами церемониться!.. Где ваш документ?
– У меня. – Кондитер подал мне бумагу.
– Берите и шагом марш!
Черный молча повернулся на каблуках и двинулся строевым шагом.
– И имейте в виду, – крикнул я вдогонку, – если вас задержит другой патрульный пост – их полно на этой улице – я вас выручать не буду.
Мы оба, я и зеленорубашечник, смотрели ему вслед.
– Ваш?
– Да. Из госпиталя. В команде выздоравливающих.
– Горе с этими выздоравливающими. Увидят юбку – все забывают…
Откуда он шел? Ведь давно должен быть в бункере.
– Напрасно вы его отпустили.
– Почему?
Он шел оттуда, со стороны парикмахерской. Уж не ходил ли он снова к Аги?..
– Что же мы теперь, с пустыми руками… А вот уже и из комендатуры.
Подъехала машина.
– Давайте задержанных.
– Нет пока…
Мы простояли на посту до пяти утра. Кондитер старался вовсю, мчался на каждый подозрительный шорох. В результате задержали пять человек, все военные, главным образом, самовольщики из унтер-офицерской школы – бегали тайком к своим девушкам.
Машина из комендатуры забрала их всех. Сопровождавший машину старший лейтенант сказал, удивленно присвистнув:
– Ого! Богатый улов!
Кондитер ликовал:
– Нам повезло: начало улицы. У нас больше всех будет задержанных. Вы что, мне не верите? Нет, скажите, верите мне или нет?..
В пять снова подъехала машина. Из кабины выскочил поджарый заместитель коменданта.
– Благодарю вас, господа. Ваше усердие отмечено господином комендантом города. – Он вернул мне документы:
– Вы исправно несли патрульную службу, господин лейтенант. Весьма исправно.
– Злоумышленников удалось обнаружить? – спросил я.
– Пока ничего не известно. Все задержанные переданы нами в распоряжение гестапо… Вы свободны, господа. Вас подвозить не буду, господин лейтенант. Тут два шага до госпиталя.
– А меня, пожалуйста, захватите, – попросился кондитер. – Мне в самый центр, возле ратуши.
– Садитесь.
Кондитер пожал мне руку и подмигнул:
– Жду завтра.
– Как служба.
– Тогда послезавтра.
– Скорее, господин Калуш, – крикнул капитан.
– Сейчас, сейчас…
Он побежал к машине.
Черт, какое дурацкое осложнение! Ведь если я не приду к нему послезавтра, он обязательно начнет разыскивать меня по всему госпиталю. «Где у вас лейтенант Елинек… Как, нет лейтенанта Елинека?»…
Придется что-нибудь придумать. Иначе прощай мое легальное положение. И менять фамилию больше нельзя. Теперь уже слишком много людей знают меня как лейтенанта Елинека. В том числе и заместитель коменданта города.
Ничего, какой-нибудь выход найдется. В конце концов почему бы и не прийти к нему в кондитерскую? Буду вести с ним переговоры о пенициллине до прихода наших.
Главное, чтобы лейтенант Елинек мог продолжать свою так неплохо начатую жизнь.
Добравшись благополучно до леска, я шел вдоль берега речки к бункеру. От дерева отделился человек. Черный. Похоже, он поджидал меня здесь всю ночь.
– Поговорим?
Я остановился:
– Давай поговорим.
– Я, вроде, тебя должен поблагодарить.
– Вроде.
– Но мне что-то неохота.
– Ну, не благодари.
– Я бы его пришиб, если бы не ты.
Я возмутился. Вот наглец!
– Значит, он меня должен благодарить?
– Его дело.
Я шагнул вперед. Он стоял на дорожке.
– Все?
Черный не сдвинулся с места.
– Слушай, русский. – Вопреки запрещению Бела-бачи он назвал меня русским, и это должно было означать, что разговор пойдет серьезный, что плевал он на все запрещения. – Я против тебя, как типа, абсолютно ничего не имею.
– Ну и хорошо.
– Но хочу тебя крепко предупредить: не становись у меня на пути.
– Пока ты стоишь у меня на пути.
– Я про другое… Если хочешь, могу сказать прямо: Аги!
– Что Аги?
– Хочешь играть в кошки-мышки? – Он не признавал никакой дипломатии. – А я не хочу. Ты ее любишь?
– Что?!
– Скажи прямо, как мужчина мужчине. Любишь? Женишься на ней?
– Слушай, Черный, просто смешно…
– Вот! – он припер меня к стенке и торжествовал. – Тебе смешно! А не любишь и не женишься, так не лезь.
– А ты женишься?
– Да! – глаза его сверкнули в темноте. – Да! Клянусь богом! Я люблю ее и женюсь на ней. И мне наплевать – слышишь! – наплевать на то, что другие говорят про нее.
– А она?
– Что – она?
– Она тебя любит?
– Это не важно! Не любит, так полюбит – ты же сам видишь, какой я парень. Только ты не лезь, не становись между нами. Вот тебя-то она точно не любит, ты ей даже не нравишься.
Все мое самолюбие взбунтовалось против такого наглого утверждения. Я засмеялся – несколько искусственно.