Звезды чужой стороны
Шрифт:
И вот нащупали узкое место завода – ствольносверлильный цех. Здесь на четырех огромных уникальных станках высверливали длинные стволы орудий.
Вывезти станки из цеха невозможно, потребовался бы подъемный кран.
– …И мы решили снять такие детали, без которых станки надолго замолчат. Спрятать их, а потом, когда придут наши… Саша, вы слушаете?
Опять на меня, как на вокзале, навалилась волна усталости.
– Слушаю. – Я с трудом приподнял веки.
– Нет, Саша, вам надо поспать.
До этого момента я еще кое-как держался. Но когда он произнес слово «спать», оно подействовало на меня, как приказ гипнотизера. Глаза закрылись сами собой.
– Ложитесь на раскладушку. – Он взял меня за плечи, приподнял. – Сейчас восемь, можете спать до двух. А там…
Я еще слышал, что он говорил, но ничего не соображал. Все сливалось в сплошное длинное слово, в котором нельзя было разобрать смысла: «Атампойдетевкомендатуру…»
Я спал.
«Атампойдетевкомендатуру…»
«А там пойдете в комендатуру…»
В какую комендатуру? Зачем мне туда идти?
Я, не открывая глаз, повернулся на другой бок.
– Лейтенант просыпается, – произнес кто-то.
– Да нет, – ответил ему другой. – Просто меняет огневую позицию.
Раздался приглушенный смех.
Я, уже расставаясь со сном, приоткрыл глаза. Шимон и еще двое. Сидят на корточках, чистят картошку. Бережливо, по-солдатски. Тонкая, почти прозрачная кожура непрерывной лентой, словно серая лапша, струится из-под ножа в корзину. Так же, лентой, течет и неторопливая беседа:
– Опять вареную?
– А ты как хотел?
– Да ее по-всякому можно. Жареную, например.
– А сало?
– Не обязательно с салом. Я вот до войны книгу такую видел: «Сто двадцать блюд из картофеля»,
– А их всего сто двадцать одно,
Это вступил в разговор острый на язык Шимон.
– Нет, там сто двадцать было.
– Верно! Сто двадцать и еще трулюмпопо.
– Какое трулюмпопо?
– Как же! Берем полконя, прибавляем полсоловья. Один чеснок, один перца лоток. Варим, мешаем, потом съедаем. А под самый конец вином запиваем. Трулюмпопо! Сто двадцать первое блюдо из картошки.
– А где здесь картошка?
– Вот чудак! Да ведь пока ты все свои сто двадцать блюд из картошки перепробуешь, так на нее больше и смотреть не захочешь.
Солдаты рассмеялись снова. Я тоже улыбнулся.
– Ну вот! – воскликнул Шимон. – Разбудили вас, господин лейтенант?
– Нет, я сам.
– В таком случае, разрешите пожелать вам доброго утра, господин лейтенант.
Я посмотрел на часы. Ого, уже скоро два!
Ощущение такое, словно выспался вволю. Голова совсем ясная.
Комочин в канцелярии беседовал с лейтенантом Нема. На столе лежал лист бумаги с каким-то планом. По-видимому, они обсуждали детали предстоящей операции.
– Проснулся? – капитан указал мне на стул.
– Вы что-то говорили про комендатуру.
– Да. К вашему старому знакомому. К капитану Кишу.
– Зачем?
– Кто их знает. Приказано прибыть к трем часам.
– И именно мне? Персонально?
– Нет. Просто представителю подразделения в чине не ниже лейтенанта. Но поскольку он вас знает с самой лучшей стороны… Думаю, ничего особенного. Какие-нибудь новые директивы коменданта. Ведь как-никак наша рота на их территории.
– Хорошо…
День был ветреный, но солнечный. Облака, легкие, пухлые, бежали с востока. Совсем недавно они видели наших.
На центральной улице тарахтели повозки. Измученные кони едва брели, опустив унылые безразличные морды. На повозках в соломе лежали раненые. Их было много. На бинтах проступала темно-коричневая запекшаяся кровь. Они тоже совсем недавно, всего несколько часов назад, видели наших.
Вдоль тротуаров жиденькой цепочкой стояли женщины. Их глаза прочерчивали быстрые линии от одной повозки к другой и останавливались на раненых, напряженно всматриваясь в их худые небритые лица.
Последними шли повозки, накрытые брезентом. Женщины каменели, наливаясь ужасом. Со скрипом вертелись колеса, трепетали края полотнищ, ветер шевелил солому, и лишь длинные рельефные бугры под брезентовыми полотнищами оставались неподвижными.
Я остановился у входа в комендатуру, провожая глазами последнюю повозку. За ней шел кривоногий крестьянин в шляпе, в высоких сапогах и громко бранил лошадей.
Рядом со мной стояло несколько офицеров.
– Мужичье! – возмущался один из них. – Никакого почтения ни к живым, ни к мертвым.
Остальные молчали.
Было уже без пяти три. Я зашел в комендатуру.
Капитан Киш встретил меня невеселой шуткой:
– А, лейтенант Елинек! Еще не отравились своим ипритом?
– Прибыл в ваше распоряжение! – отрапортовал я.
– Выходите во двор, там две грузовые машины. Любое место считайте своим.
– Слушаюсь! Куда ехать?
– Куда повезут…
Мне не понравились эти слова, не понравилось угрюмое выражение на худом, изрытом морщинами лице. Не драпануть ли, пока еще не поздно?
Но, спустившись вниз, во двор, я увидел возле автомашин много офицеров, человек, наверное, шестьдесят. Они шутили, смеялись.
Вот во двор вышел и сам капитан Киш.
– По местам, господа офицеры.
Я сел в кузов второй машины, на крайнее место возле заднего борта. Мало что может случиться! А отсюда легче спрыгнуть.
Машины, напряженно гудя, выбрались из двора комендатуры и помчались вдоль трамвайных путей по направлению к заводу. На одном из перекрестков они затормозили и пропустили вперед несколько легковых автомашин с немецкими номерными знаками. Одну из них я узнал: машина гестапо!