Звезды на крыльях (сборник)
Шрифт:
Кроме меня, остался еще один летчик, совсем молодой солдат Морковников. Он был в группе всего две - три недели, жил каким-то сурком на окраине местечка и нигде не появлялся. Его, казалось, ничто не интересовало, тогда как в те дни вряд ли можно было найти человека, который мог бы совершенно спокойно и бесстрастно глядеть на развертывавшиеся события.
Национальный вопрос у нас в группе приобрел исключительную остроту. Главную массу в ней составляли русские, затем шли украинцы и кавказцы. На собраниях все в один голос кричали, что нужно поровну разделить все самолеты между национальными группами. Мои земляки - украинцы поставили вопрос
– Пока, товарищи, нет решения ревкома седьмой армии, никакой дележки аэропланов не может быть. Мы должны сообща сделать все возможное, чтобы отсюда выехать с аэропланами прямо в Москву и там передать их и самих себя в распоряжение революционного правительства. И если оно нам скажет поделить аэропланы между собой и идти по домам, тогда нам уже нечего будет рассуждать. А пока этого нет, мы обязаны крепко помнить, что наши враги не спят. Завтра еду в Проскуров и приму все меры, чтобы нас поскорее эвакуировали в Москву.
К концу собрания пришли двое рабочих, члены местного городского Совета. Они решительно поддержали мое предложение.
Ранним утром 30 ноября выехал на машине в Проскуров. Справившись с делами и прихватив с собой пуда полтора всевозможной литературы, поспешил обратно.
Вечером этого дня у нас было совещание в Совете. Стоял один вопрос: о повышении революционной бдительности и боевой готовности гарнизона. После совещания все мои приятели, в большинстве уже большевики, в один голос заговорили: [95]
– Ну, Павлов, теперь ты надежно, как говорится, кровно связался с нами в борьбе за революционное дело. Ты хороший летчик и товарищ. Революции завтра обязательно потребуются преданные летчики. Так вот что: ты сегодня подумай как следует, а завтра дай ответ. Довольно тебе ходить беспартийным среди нас. От этого будет крепче наше дело и тебе легче работать. А насчет поручителей не беспокойся.
Я очень серьезно задумался над этим вопросом. Большевики следуют учению Маркса, Энгельса, Ленина. У них есть программа, устав. Об этом я знаю только понаслышке, но чувствую, что они мне ближе всех, роднее всех. Решил: стану коммунистом-большевиком, отдам себя всего без остатка тем честным, глубоко преданным революции людям, которые зовут меня к себе.
Формальная сторона дела была очень проста. Пришлось написать только свою автобиографию. 2 декабря 1917 года я вошел в революцию уже как большевик. С этого дня началась для меня новая молодость, с новыми бурями и радостями.
Мы продолжаем осаждать ревком 7-й армии и даже Москву просьбами о скорейшей эвакуации авиагруппы, так как иначе мы окажемся в таком положении, когда не останется людей, чтобы разобрать самолеты и погрузить их на платформы. Бегство с фронта все усиливается. Ничего нельзя сделать против желания поскорее уехать домой.
Наконец в ревкоме получили сообщение, что в Киев прибыл представитель из Москвы, назначенный начальником авиации Украины, Николай Васильев, и потому нам теперь надлежит адресоваться непосредственно к нему.
Наступил февраль 1918 года. Мы получили
– Это вы, товарищ, прилетели? Кто и откуда?
По первому взгляду определяю: свой. Назвал себя, спросил, не может ли он мне указать, где помещается начальник авиации товарищ Васильев.
– Я сам и есть Васильев, - ответил он.
Передо мной стоял светлый шатен высокого роста, с приятными чертами лица, в старых рваных сапогах и такой же шинели. Под глазами заметна синева, говорящая о том, что он давно не отдыхал. По лицу, разговору и движениям видно, что это человек энергичный и беспокойный.
Тут же мы начали знакомиться с обстановкой. Васильев вынул из кармана карту и сообщил, что сегодня к ночи наши части должны сдать станцию Фастов. Возможно, что сейчас уже немецкие эшелоны подходят к станции. Необходимо полететь туда, разведать, что там делается, и сбросить на эшелон несколько бомб.
Через двадцать минут я получил бензин, а товарищ Васильев привез откуда-то пять штук десятифунтовых бомб. В течение часа я сделал свое дело и вернулся на аэродром. Васильев ждал моего возвращения. Необычайно радостный и веселый, он свез меня в гостиницу, а сам уехал в ревком.
Когда Васильев вернулся, я рассказал об обстановке у нас, стал настойчиво просить помощи и собрался улетать обратно в Дунаевцы. Но Васильев разъяснил мне обстановку и приказал оставаться в Киеве в его распоряжении до того момента, когда можно будет начать эвакуацию авиагруппы. В это время мне нужно ежедневно вести воздушную разведку в районе Киева. О том же, что меня задержали здесь, он телеграфирует в ревком 7-й армии и в Москву. [97]
Так я остался в Киеве, куда, к моей большой радости, уже прибыл и вагон с имуществом и мотористами. Он удачно проскочил станцию Фастов, которая вслед за тем была занята немецкой разведкой.
Под напором немцев мы вынуждены были оставить Киев. Васильев приказал направить вагон с имуществом в Нежин, а я, выбирая аэродромы по своему усмотрению, должен был передвигаться, поддерживая связь с красногвардейскими отрядами Киквидзе и Чудновского. Сам Васильев остался в Киеве для нелегальной партийной работы. Встреча с ним сыграла большую роль в моем формировании как большевика. Его беседы на разные политические темы, теплое, товарищеское отношение и большое доверие быстро сблизили нас, и мы еще в Киеве заключили тесный боевой союз.