730 дней в сапогах
Шрифт:
Роту построили на вождение. Совершенно экстренно, как всегда это бывает, понадобилось восемь бойцов на овощной склад. Что из того, что с прапором пошли десять, а двое исчезло по дороге? На выполнение боевой задачи добралось ровно восемь бойцов. Лёха с Вовчиком отстали в кустах орешника. Легли на прогретую солнцем землю и отбились.
Мошкары в жару – пропасть! Но для чего солдату пилотка? Универсальный головной убор, раскладной шлем. Разложишь все складки и одевай на голову: и уши, и шея, и лысина спасены от солнца и кровопийц. Голые ладони
Лёху разбудил странный шум. Тальянкин прислушался, не поднимая головы.
– Ш-ширк, ш-ширк!
Как будто кто-то крадётся по траве. То на одном месте потопчется, то медленно приблизится. Очень не хотелось просыпаться, но Лёха поднял голову.
В двадцати сантиметрах от головы Вовчика какой-то курс самозабвенно машет косой. Ещё пару взмахов, и капут голове друга!
– Э-э! Что делаешь, душара?! – заорал Тальянкин, подражая бубтянину.
Побросав косы, курсы удрали со склона горы: подальше от греха, поближе к части.
– Чего орёшь? – не понял спросонья Вовчик.
– То и ору! Тебе бы сейчас башку отсекли! Дрыхнешь, будто ночь не спал, – пошутил Лёха насчёт ночи.
Судя по позывным желудка, до обеда оставалось не больше часа. Друзья собрали трофейные косы, спрятали их в кусты и снова завалились на боковую.
На обед прибыли заблаговременно. Уселись за сержантский стол, щедро наложили друг другу первого, слив жижу обратно в котелок.
Вдруг откуда-то вырисовался Гиви.
– Э! Друззя, я с вами сяду?
– Садись, не жалко.
А потом Рома-чмырь без спросу уселся за стол! Друзья посмотрели на танцплощадку. Вот так да, их взвод-то в наряде по столовой! Отстали от жизни, ребята! Богатый стол для наряда накрыт. Вот почему Гиви подсел. Вот почему Рома-чмырь поспешил разделить трапезу.
Гиви молча разделил буханку хлеба на три равные части. Рома-чмырь заспешил, хлебая баланду – ему досталась одна красноватая водичка – он увидел, как другие делят кашу. Поперхнулся, откашлялся и снова начал наяривать за обе щёки.
– Дайте мне хлеба! – сказал он. – У вас много хлеба, а мне не досталось.
Вовчик ткнул Рому локтём. Не наглей, чмо!
– Хульи плачьищ? Хльеба нету? – Гиви приподнял со стола свою треть буханки. – Видищ? У менья, тожье нету!
Рома-чмырь шмыгнул носом.
– Я же не плачью! – Гиви стукнул половником по лбу Роме.
Над правой бровью Ромы начал вздуваться огромный шишкарь, перепачканный рисовой кашей. Гиви фыркнул, забрал хлеб и тарелку и перешёл за другой стол.
Друзья к тому времени почикали, с удовольствием почифанили, отобедали на гражданском языке. Они поспешили на выход.
А в вестибюле дружеской улыбочкой их встретил сам Быдусь!
– Баян! Коми! Где были?
– Когда?
– Под дурачков не косите, поняли, да?!
– Работали! – хором ответили бойцы, превозмогая боль от пинков по голеням.
– Где, где работали?
– У майора машину красили! – выкрикнул Лёха первое попавшееся в голову.
– Пулевизатором? – издевался Быдусь.
– Так
– Так, остальные тут подыхают, а вы с пулевизатором! Сегодня заступаете в наряд дневальными. Поняли, да?!
– Так точно!
Вот и попали под бессонную ночь, да и следующий день насмарку!
– Всё из-за Ромы-чмыря! – заключил Вовчик.
– Так точно, – вздохнул Лёха, – а теперь, отбой до развода!
Всё-таки замечательно устроены сутки: ночью в них восемь часов, а днём – в два раза больше! Из них, по крайней мере, десять-двенадцать на сон. Солдат спит – служба идёт!
К шести вечера друзья стояли на плацу: с новыми подворотничками, в начищенных ваксой сапогами, вооружённые штык-ножами на ремне с блистающей бляхой. Третьим был Стасик, вечный дневальный.
Лёха с Вовчиком заступали в наряд по роте впервые, но правила знали.
Во-первых, нужно попеременно по два часа стоять на тумбочке по стойке смирно, выслушивая выкрики:
– Дневальный! Тащи (точи) станок е, бальный!
Во-вторых, следующие два часа отводится на сон-отдых: уборку в казарме днём и ночью … на уборку в казарме.
В-третьих, следующие два часа положено бодрствовать, то есть наводить порядок в казарме.
Главное, орать вовремя:
– Смирно! – когда входит старший по званию для находящихся в казарме. Услышит капитан: «Рота, смирно!», – сразу поймёт, что явился майор. Солдаты, чем бы они ни занимались, вскочат, развернутся лицом ко входу и застынут по стойке смирно. Поприветствуют командира. Всем хорошо и удобно. Всё в соответствии с Уставом.
Но знаний этих правил оказалось мало. Опытный дневальный Стасик просветил, что необходимо принять смену: идеальный порядок в сортирах и умывальниках. Иначе придётся убирать самим. Впрочем, Стасик добровольно взял это на себя. Наряд ему сдавал Дюдюсь, вернувшийся в строй после «боевого ранения». Как очередной дефективный он был направлен в последнюю роту. После «отпуска» в госпитале, Дюдюсь должен был пахать до подъёма. Он и пахал. Следил за этим Стасик. Помня о том, что через сутки его ожидает такая же участь, он заставлял сослуживца, чуть ли не вылизывать кафель.
Лёха встал на тумбочку первым. Спустя четыре часа, он вновь стоял, не шелохнувшись, согласно Уставу.
В казарме наступила полная тишина. Дежурный по роте сержант Коршунов, благодать. Отбой вовремя и никаких ночных построений. Сержанты умотались после нарядов по столовой и в карауле. К половине первого Дюдюсь управился с порядком. Его отпустили спать. Какой ни есть чмо, а земляк Лёхи. Вовчик отбился в одежде – иначе дневальному не положено. Стасик стоял рядом с тумбочкой и скучал. Никто ничего не стирал, не чистил сапоги. Лёха, пользуясь знаниями из СПТУ, перед нарядом спустился в подвал и перекрыл задвижку. Воды в туалете и умывальнике нет, неча ходить, пакостить! И Стасику подмога, и бойцам покой.