A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
Эмили смотрела на тот же котел и явно думала то же, что и Малфой. Это зелье было гарантией ее безопасности. И она прекрасно понимала, что пока рецепт при ней, Люциус над ней не властен. Но как только он заполучит его…
Они встретились глазами.
Она попытается сбежать, — промелькнуло в голове у Люциуса.
Стоит ли мне пытаться сбежать? — подумала Эмили.
Это был ее шанс, который мог обернуться ее проклятием. Она может погибнуть, как ей предрекает Люциус. И тут она вспомнила, что случится с Ремусом, если ее не станет, а зелье останется недоваренным. Если бы только
Эмили сглотнула, и ее лицо превратилось в каменную маску.
Нельзя думать о свободе, нельзя думать о побеге. Она будет действовать, как ей скажет Малфой, она не будет пытаться сбежать. Это исключено.
Люциус, наблюдая за переменами ее эмоций, только вздохнул про себя. Он смог ее убедить и обыграть. В очередной раз. Ему чертовски везло в последнее время, и это было плохим знаком.
Люциус отмел сомнения прочь, обхватил Эмили сильной рукой и трансгрессировал.
Первое, что Эмили услышала — чье-то поскуливание.
Она открыла глаза, которые отчаянно этому сопротивлялись, и сразу же напоролась взглядом на узкую высокую клетку с частыми прутьями. В ней свернулось что-то маленькое, отдаленно похожее на человеческую фигурку в рваном тряпье. Через мгновение она поняла, что это домовик в одежде. Очевидно, эльф получил свободу от предыдущих хозяев, но чистокровное общество ему этого не простило.
В следующей клетке жалась девчушка лет четырнадцати. Эмили наморщила лоб, вспоминая, где она могла видеть это лицо, и нашла отдаленное сходство с одной из учениц факультета Пуффендуй. Девочку было тяжело узнать, в большей степени потому, что глаза ее утратили всякое выражение разума. Страх сожрал ее мозг, и даже выживи она этой ночью, исцелить ее уже не получится.
Одинаковые серые клетки тянулись далеко вперед, теряясь между толстыми стволами деревьев, между которыми важно плавали откормленные светляки. В каждой сидели люди и нелюди всех возрастов и окрасов. Многие тряслись от ужаса, кто-то плакал, кто-то скулил, кто-то пытался выть, но бдительные надсмотрщики тут же прекращали истерику одной короткой вспышкой заклинания. Глаза некоторых заключенных были переполнены злостью, и их обладатели выглядели хуже всего. Из них пытались выбить желание жить и несколько перестарались в своих попытках.
Люциус коротким щелчком холеных пальцев подозвал одного из надсмотрщиков, что-то коротко и тихо сказал ему, вручил ее волшебную палочку — у Эмили перехватило дыхание — и трансгрессировал. Суровый мужчина с тяжелыми надбровными дугами, квадратным лицом и пробивающейся щетиной схватил ее за руку, протащив почти через всю освещенную часть лагеря, после чего втолкнул в одну из свободных клеток. В ней подозрительно пахло мочой и виднелись плохо отмытые следы крови. Видимо, кто-то умудрился довести своего надзирателя до ручки. Эмили глубоко вздохнула, она-то собиралась сидеть тихо как мышка.
— Выглядишь неплохо, — мрачно гаркнул мужчина, захлопывая клетку и запечатывая вход заклинанием. — Будешь вести себя тихо и сохранишь мордашку. До Гонок
Надсмотрщик ушел, и Эмили жадно полыхнула глазами по сторонам. Нужно было оценить обстановку. Она повернула голову налево, к соседней, почти вплотную стоявшей клетке, и уставилась в разъяренные глаза кентавра. Бедняге пришлось свернуться немыслимым образом, чтобы влезть в свое вместилище. Заметив ее взгляд, он тут же отвернулся, и Эмили лишь поежилась.
Справа трепетала обожженными крылышками маленькая фея. Она выглядела хрупкой и совсем беззащитной, но в маленьких искристых глазах горела ярость, и надсмотрщики поглядывала в ее сторону с немалой опаской.
Выходит, и полукровки тоже участвуют во всем этом.
Неподалеку Эмили заметила волшебников, которые с явным интересом глазели на нее сквозь стальные прутья, и тут же отвернулась. Не все выдержали заточение, и эти выглядели так, будто собирались начать жрать самих себя от скуки.
Надсмотрщик оказался прав. Эмили толком не успела рассмотреть других гостей этого странного места, как повсюду, словно прожекторы, зажглись магические фонари. Пленники сразу зашевелились, кто-то закричал от неожиданности, кто-то начал бросаться на прутья своего узилища. Понадобились минуты, чтобы утихомирить особенно буйных, и только когда вокруг наступила абсолютная тишина, наполненная тихим ропотом и прерывистым дыханием, над лесом растекся медоточивый голос.
Голос Энтони Мальсибера.
Эмили дернулась назад, ударилась о клеть и вжалась в прутья, обхватив себя руками. Она думала, что смогла перебороть в себе этот страх, но он оказался чертовски сильным. Даже сильнее, чем раньше. Кентавр рядом с ней хрипло засмеялся, наблюдая за ней. Эмили пришла в себя лишь через какое-то время, пропустив совершенно бессмысленное вступление. И слава Мерлину.
— …чинается наш праздник! Вам будут возвращены палочки, вы будете выпущены на волю. Вы можете идти, куда вам вздумается! Можете остаться здесь или отправиться домой. Можете устроить в лесу пикничок или лечь спать под наиболее понравившимся деревом. Все просто. Мы отпустим вас, если вы сможете уйти. Дерзайте, мои милые!
Все, как и говорил Люциус. Обещанная свобода всем, кто сможет унести ноги.
Эмили захлестнула сладкая волна предвкушения, и ей понадобилось немалое усилие, чтобы добровольно подавить ее и заставить себя отринуть эту возможность. Люциус говорил, что это ловушка, и это в его интересах — сохранить ей жизнь. В его объяснении было множество спорных моментов, но сейчас не то время и не то место, чтобы предаваться размышлениям о лживости семьи Малфоев. Надо выжить.
Куда-то подевались все надсмотрщики, клетки разом распахнулись с чередой звенящих щелчков и перед каждой из них упало по волшебной палочке, будто кто-то невидимый сбрасывал их с воздуха. Только полумагические расы были лишены этой маленькой радости. Тем не менее, перед феей, что была справа от Эмили, упал ее мешочек с волшебной пыльцой, а перед кентавром его лук и колчан со стрелами. Это чем-то напоминало экзамен по ЗОТИ, только здесь не было любезных преподавателей и настоящая смерть выглядывала из-за каждого ствола дерева.