A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
Она думала об Эмили даже больше, чем того стоило, иногда даже больше, чем о самой себе. Вспоминала ее неординарный сильный ум, ее хватку и упорство, внимательность к деталям и прекрасную логику. Эмили восхищала и пугала Элизу. Останься такой человек среди Мародеров, и она обязательно начнет о чем-то догадываться, если заметит Элизу в странной ситуации. Это было бы крайне нежелательно.
Эмили умела и любила мысленно препарировать людей на составляющие, разбирать их на механизмы, обгладывать им косточки и составлять удивительно точный их портрет. Она была без сомнения лишним человеком в этой компании простодушных, доверчивых и беспечных
Если Паркер погибнет, так тому и быть. Если выживет, то хотя бы на какое-то время останется надломленной и ей будет не до Элизы. А может быть, она и вовсе сломается.
Все эти размышления, кружившиеся хороводом в голове Элизы, отняли у нее целую ночь. Еще несколько дней она свыкалась с мыслью о том, чтобы остаться в стороне, и ей не было дела до странного поведения Нарциссы и прилетающих к ней сов. А еще через день Люциус стремительно покинул поместье, а вслед за ним уехала и его невеста, пусть и в другом направлении. Домовики были обескуражены внезапным отъездом хозяев, но не сказать, что сильно расстроились. К Элизе они относились равнодушно, исполняли ее поручения, но не испытывали того страха, что был в них перед Люциусом.
Ранним утром, проследив глазами отъезжающую карету Нарциссы, постепенно идущую на разгон, чтобы в конце концов оторваться от земли и взлететь в воздух, Элиза только облегченно вздохнула. Она вновь осталась в поместье с Эрикой одна и могла более не беспокоиться о нежелательных встречах с менее приятными родственниками в мрачных коридорах Малфой-мэнора.
День был до того погожим и теплым, что Элиза не смогла не улыбнуться, когда луч солнца шаловливо устремился ей в глаза, заставив поморщиться. Наконец-то она смогла остаться наедине с Эрикой. Им всегда было о чем поговорить. Особенно Элиза любила моменты, когда тетя вспоминала про ее мать и свою сестру. Это было что-то настолько потайное, удивительное и драгоценное, чего Элиза не смогла бы получить ни от кого другого.
— Тетушка? — Элиза порывисто постучалась в двери покоев Эрики. — Эрика?
С той стороны не раздалось ни звука, и что-то всколыхнулось внутри Элизы. Какое-то смутное пронзительное беспокойство, от которого задрожали руки и стало тяжело дышать.
Эрика не отозвалась ни на третий, ни на пятый, ни на десятый стук, и Элиза против всех правил влетела в покои, палочкой распахнув двери настежь и сломав замок.
Внутри было светло, чисто и пахло свежими гортензиями. По комнате разливалось утреннее солнце, шелковые белые шторы трепетали у приоткрытого окна, и солнечный свет играл в многочисленных жемчужных украшениях, рассыпанных, словно снежные шарики, по трюмо Эрики Малфой. Это был фамильный жемчуг, и она очень любила его.
Белокурая женщина с убранными под сеточку волосами лежала на накрахмаленных простынях, под тонким атласным покрывалом. Ее огромная кровать под тяжелым балдахином делала Эрику словно бы еще меньше, тоньше и слабее. У Эрики было изможденное, но все еще красивое и теперь расслабленное лицо. Мягкая улыбка лежала на ласковых губах, из-под глаз почти ушли темные круги и тело под легкой тканью узорчатой сорочки выглядело неожиданно молодым, будто Эрика одним махом сбросила лет двадцать.
Но что-то было в ней неправильное. Что-то замершее, застывшее, обездвиженное. Словно засушенный в гербарии цветок, которому
Элиза приблизилась к кровати тетки, заслонив собой свет, и тут же вздрогнула, едва устояв на месте.
В тени лицо Эрики разом посерело, кожа, не высвеченная солнцем, стала бледной и неживой, улыбка на губах застыла жалкой гримаской. Она казалась бесцветной тряпичной куклой с незнакомым лицом, по нелепой случайности оказавшейся в роскошных покоях миссис Малфой.
Элиза дрожащими кончиками пальцев потянулась к ней и заставила себя прикоснуться к неподвижной кисти Эрики. Ее кожа была мертвенно холодной, и Элиза тут же отдернула руку как от огня. Всего на мгновение она застыла у кровати, а после вздрогнула и затряслась, все сильнее и сильнее. Словно кто-то пытал ее Круцио, с каждой секундой усиливая чары.
А потом страшно закричала.
Домовики, сбежавшиеся на шум, поначалу опешили от увиденного, но вскоре бросились отнимать Элизу от Эрики. Девушка кричала, будто ее заживо сжигали, хваталась за запястья Эрики, и ее пальцы было не разжать. Она тряслась у кровати, из глаз катились тяжелые слезы, и было столько ужаса и дикой боли на ее красивом молодом лице, что эльфы, переглядываясь, отошли в сторону, вжались в стену, да так и прождали целый час, пока Элиза Яксли наконец не стихла и не обмякла у кровати тетки, потеряв сознание.
Ее унесли в комнаты, умыли лицо, укутали в одеяла и оставили эльфийку следить за единственной оставшейся в доме хозяйкой. Элиза проснулась только поздним утром следующего дня и тут же провалилась в тяжелую лихорадку с бредом, метаниями и криками.
Через час вернулась Нарцисса, еще через час Люциус.
Эрику хоронили в полной тишине после обеда того же дня скромным составом из двух человек и трех домовиков. Люциус безмолвно возложил на могилу матери розовые гортензии и позволил Нарциссе взять себя под руку, так как был не уверен, что устоит на ногах. Он сжал глаза, но скупые слезы все равно потекли из-под век. Смерть отца стала для него просто данностью, смерть матери раздавила его. В тот момент Люциус был безумно благодарен Нарциссе, что она намеренно смотрит в другую сторону.
К Элизе Люциус пришел лишь на следующий день.
Она все еще была горячей, лежала, облитая потом и кровью, которой кашляла, металась по кровати и отчаянно звала разных людей, а особенно — мать. Люциус подумал, что убить ее сейчас будет проще простого.
Через неделю после лечения у лучших колдомедиков Лондона, Элиза Яксли, постаревшая лет на десять и сбросившая пятнадцать фунтов, смогла наконец-то подняться на слабые, малоподвижные ноги, пока Люциус придерживал ее за одну руку, а Нарцисса за вторую. Она едва могла говорить, выглядела практически мертвой и ее пальцы почти не сжимались. Но она уже дышала почти без хрипов, и ее температура наконец-то спала.
Люциус лично следил за тем, чтобы она принимала все лекарства. В нем что-то окончательно сломалось, и теперь при взгляде на Элизу Яксли в его глазах проступали жалость, сострадание и боль.
Смерть Эрики, смерть единственного человека, связывающего их между собой, должна была разобщить их окончательно. Но она лишь необратимо срастила их.
Это был прощальный и самый страшный подарок Эрики Малфой своему любимому сыну.
Она подарила ему сестру.
========== Глава XXX: Гонки ==========