A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
— Арлин, — тихо поправила Беату девушка. — Мы с тобой знакомы с детства, Беата. Будет проще, если хотя бы ты будешь звать меня так же, как в старые добрые времена.
— Арлин, — послушно произнесла Беата.
— Я знаю, зачем ты пришла. Или полагаю, что знаю.
Арлин опустилась в кресло напротив, жестом указав Беате на соседнее. Ее длинное платье чуть вздыбилось на животе, когда она села. Беата задумчиво посмотрела туда, где сейчас зарождалась новая, ни в чем неповинная юная жизнь и поняла, что разговор
— Ты беременна, — констатировала она.
— Да.
— Ясно.
Арлин полуприкрыла глаза и коротко, виновато выдохнула. Они очень хорошо поняли друг друга.
Может быть, Арлин согласилась бы драться в этой войне против Волдеморта, если бы Беата привела веские, очень веские доводы. Может быть, она бы смирилась с тем, что ее люди будут умирать за чужие идеалы, за идеалы палочковых колдунов, которых они презирали. Может быть.
Но не тогда, когда она собиралась стать матерью. Это меняло все.
Она отвечала за своего нерожденного ребенка и подставить под удар то хрупкое благополучие, которое еще сохранилось у природных колдунов, не могла. Она сделала многое, она и так отдала Хогвартсу целую армию лучших из лучших для защиты от оборотней, пойдя против всей семьи. Но открыто выступить против Волдеморта — значит, навлечь на себя гнев многих, очень многих родичей. Табату, прежнюю Мать, убили очень легко. Также легко убьют Арлин. И ее дитя.
— Кто это будет? — равнодушно спросила Беата.
— Близнецы, — тихо молвила Арлин, улыбка разом преобразила ее лицо, сделав его моложе на годы. — Девочка и мальчик.
— Поздравляю, — сказала Беата, сглотнув ком в горле. Что-то завистливое всколыхнулось внутри нее.
— Спасибо.
Они помолчали. Слова были не нужны.
— Говорят, пропала твоя близкая подруга? — Арлин опустила взгляд.
— Единственная подруга.
— Я не могу… — Арлин вздохнула. — Не могу дать тебе всего, что ты просишь. Но я могу дать тебе информацию.
— Это много.
— Да. — Арлин замолчала. — Это много. И неправильно. Потому что ничего более я тебе дать не в состоянии. Никакой защиты, никакой поддержки, никакой гарантии. Я скажу тебе, где состоится… событие, и ты пойдешь туда одна и тебя будет не остановить.
— Так ты скажешь или нет?
— Гонки, — медленно произнесла Арлин, подняв глаза на Беату. Что-то беспокойное и пугливое плавало в ее глазах. — Чистокровные устраивают Гонки с участием магглорожденных и полукровок. Им дают палочки и отправляют в какой-нибудь чертовски огромный и непроходимый лес, а потом загоняют их как кабанов на охоте. Если они выбираются живыми — их отпускают. Но это происходит редко, очень редко.
Лицо Беаты стало мертвым.
— Это что… традиция? — со смесью отвращения и ужаса спросила она.
— Да… Страшная, уродливая традиция.
— Где это будет?
— Ты плохо думаешь о своем бывшем друге. Нет. Это будет магическая часть Шервудского Леса. Я дам тебе координаты, но учти одну вещь, Беата, — Арлин дождалась, пока Беата посмотрит на нее, и раздельно произнесла: — Там будут оборотни.
Внутри Беаты все перевернулось и ухнуло вниз, и она чуть не осела прямо на пол. Пошатнулась, но устояла. Ее глаза засветились дикой злостью, и с ладони томительно медленно и лениво закапала кровь от ногтей, врезавшихся в кожу.
Она едва разжала зубы, чтобы сказать:
— Дай мне сову и пергамент, мне нужно отправить письмо.
— Конечно. Все что тебе угодно.
***
Мальсибер-мэнор
Мальсибер был неспокоен последние пару дней.
Он ослабил Империо, чтобы Эмили могла хотя бы самостоятельно есть, потому что когда он пытался кормить ее с ложечки, глядя перед собой своими мерзкими похотливыми глазами, она лишь упорно сжимала зубы.
— Тебе надо поесть, — постоянно приговаривал он так, словно выращивал свинью на убой.
Она ела по чуть-чуть, но больше в нее не лезло. Иногда ее начинало тошнить то ли от страха, то ли от голода, но желудок был пуст, и от этого становилось только хуже. Ей хотелось, чтобы ее наконец-то вырвало, будто вместе с этим из нее бы вышел весь тот ужас, что копился и рос с каждым днем, раздирая изнутри.
В один из дней Мальсибер пришел снова, задумчиво покачивая в пальцах тонкий серебряный скальпель, которым он фанатично украшал руки и плечи Эмили кровавыми тонкими узорами. Она чувствовала себя в его руках мягким деревом, с которого день за днем со зверским удовольствием снимают кору.
Кожа горела, но Эмили было слишком страшно, чтобы чувствовать боль. Она понимала, что Мальсибер осторожничает в ожидании прихода Люциуса. Но что будет дальше, знал один только он, и Эмили могла себе гарантировать, что ничего хорошего ее не ждет.
Медленная, очень медленная смерть.
Не потому, что она магглорожденная. Не потому, что она разозлила Мальсибера. Не потому, что она сделала что-то не так. А просто потому, что ему так захотелось.
Это ощущение было самым страшным.
Умереть без какой-либо причины. Умереть просто потому, что кто-то так решил за тебя. Не в бою, не от яда злейшего врага, не от шального заклинания на экзамене, не от взорвавшегося во время эксперимента котла. А просто так.
— Сегодня придет Люциус, — сказал ей Мальсибер, и Эмили попыталась определить, что значит «сегодня»? Сколько прошло времени с тех пор, как она здесь? День, неделя, год?
— Я надеюсь, что в скором времени, — Мальсибер сладко вздохнул, — вы разрешите все свои проблемы, и мы наконец-то сможем поговорить с тобой так, как я давно этого жду.