A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
В тот момент, когда мракоборец-стажер наконец двинулся к нему, Джеймс Поттер, похожий на истыканный вилкой бифштекс, застонал и приоткрыл глаза. Он помнил, что свалился на землю первым, еще до Питера, и это страшно его бесило. Он помнил и то, как Сириус Блэк, словно бы превратившийся в адского демона, фехтовал палочкой, словно клинком. Они все были чертовски хороши вместе, но потом что-то произошло, что-то очень поганое… Какой-то человек в плаще, капюшоне, странный и страшный, излучающий саму смерть, появился впереди, и они отключились. Джеймс не вполне понимал, почему их пощадили, и от этой мысли ему становилось еще хуже.
—
Его наставник оттеснил его плечом и резко шагнул к Поттеру, рывком откатал рукав его рубашки, удовлетворенно хмыкнул и кивнул напарникам. Джеймс прошел проверку.
Прежде чем Сириус Блэк и Питер Петтигрю неподалеку пришли в сознание, Джеймс отрубился снова. Через час их переправили в Мунго, откуда они благополучно сбежали в Блэкшир еще через пару часов.
*
Эстель Паркер в безупречно белом, шифоном платье и в пушистых тапочках на босу ногу открыла дверь. И коротко, громко вскрикнула.
Через полчаса Эмили сидела в своей старой комнате под крышей, умытая, переодетая и закутанная в одеяла. Регулус сидел на кухне перед Эстель, пока та осторожно перевязывала ему руки, и тихо говорил.
— Она очень нестабильна, миссис Паркер. Насколько я знаю, она оказалась в плену у… у не самых хороших людей. Я нашел ее ночью в… одном лесу и… помог ей выбраться. Я не знаю сколько времени она провела у Ма… у не самых хороших людей, но…
Он постоянно прерывался, пытаясь подобрать нужные слова, и каждый раз Эстель только коротко кивала, словно могла читать его мысли. У нее были теплые тяжелые руки, и она не обратила никакого внимания на черную татуировку, доходящую Регулусу до локтя. Эстель не могла не знать, что это такое, но Регулус вернул ей живую дочь, и она не стала вдаваться в расспросы.
— Я не знаю, как объяснить все это, — наконец произнес Регулус тихим отчаянным шепотом, пытаясь заглянуть Эстель в глаза. Он чувствовал свою вину, сам не понимая, за что.
Эстель прекратила его перевязывать. Она подняла голову, взяла его лицо в ладони и по-матерински улыбнулась:
— Все будет хорошо, мальчик.
Потом она отпустила его, а Регулус впервые подумал, что так мать ему никогда не улыбалась.
Эстель поставила на плиту чайник, что-то достала их кухонных шкафчиков, ни на миг не переставая говорить. Регулус завороженно наблюдал, как она «колдует» на кухне, не применяя ни капли магии.
— Эмили — очень скрытная девочка. Конечно, я слышала про непростые времена, которые начались в… вашем мире. Тот страшный волшебник, что затеял все это, попытался добраться и до родителей учеников. Я имею в виду до нас, обычных людей. Ваш милый директор, Дамблдор, спрятал нас. Очень надежно, я хочу сказать. Но, веришь или нет, я что-то почувствовала вчера. Материнское сердце… Решила вернуться домой. Фрэнсис, мой муж, был против, запретил мне и думать о таком, но Эмили не отвечала на мои письма уже с неделю, а перед этим отвечала очень странно, будто и не она писала… Ну я и сбежала сюда из укрытия прошлой ночью. Фрэнсис, наверное, рвет и мечет. И с ума сходит, конечно же. Но я почувствовала, что нужна, потому вернулась домой. А через пару часов появляетесь вы и…
Эстель стояла к Регулусу спиной, усердно взбивая венчиком
Регулус все еще не видел ее лица, не видел, как она говорит, и ему казалось, что этот голос происходит словно бы из ниоткуда.
— Я, наверное, плохая мать, — продолжала Эстель. — Раз не знаю, что творится с моей дочерью, раз ее приводят домой в таком виде, а я даже предположить не могу, что с ней случилось.
— Вы хорошая мать, — тихо сказал Регулус. — Правда. От моей матери сбежал ее старший сын, а она даже не попыталась вернуть его.
Эстель наконец-то повернула к Регулусу заплаканное лицо с потекшей тушью и благодарно кивнула.
— Ты добрый мальчик. У тебя на руке то, что не говорит о тебе ровным счетом ничего хорошего, но ты помог Амели, и я попробую поверить тебе. Она мне ничего не расскажет, а ты должен объяснить мне все. Абсолютно все. А потом мы решим, что делать с Амели, хорошо?
Регулус кивнул.
Все что угодно, только бы Эмили вновь стала самой собой.
Эмили сидела в своей комнате, обняв руками колени, и тупо смотрела в стену напротив. По стене вились цветочные узоры кремовых обоев, и это вызывало в ней необъяснимое умиротворение.
Они затаскали ее по врачам — отец и мать. По бесконечным докторам, по психологам, по психиатрам. Ей выписали тысячи таблеток. Бесконечные пестрые баночки с суровыми страшными названиями стояли повсюду, похожие на маленькие тотемы современного мира. На завтрак она пила пять разноцветных таблеток, через два часа еще одни овальной формы, на обед были капсулы, на ужин сомнительный порошок и, кажется, сироп. По ночам ей снились кошмары, и мать бежала сломя голову по лестнице при малейшем вскрике дочери. Эстель ни о чем ее не расспрашивала, но Эмили чувствовала, будто она знает абсолютно все, что творится в ее душе.
Еще к ней приходил Регулус. Они разговаривали часами. Вернее, разговаривал Регулус, а Эмили по большей части слушала, кося на него большими настороженными глазами.
Каждый день в дверь ломился Ремус, которого сопровождал то Джеймс, то Питер, то Сириус. Иногда с ними приходили Лили или Марлин, или Алиса, иногда какие-то когтевранцы. Беаты не было, но Эмили ничего не волновало. Она просто пила таблетки. Обычные, маггловские таблетки, которые делали так, чтобы она переставала чувствовать.
Ее мать не брала ни цветов, ни пирожных, ни книг, не передавала ей записок от друзей. Регулус сказал ей, что они могут быть прокляты, и Эстель согласилась. Она открывала дверь каждому гостю, терпеливо выслушивала его и снова и снова объясняла, что Эмили никого не хочет видеть. И это была правда.
Эмили лучше бы отрезала себе палец, чем согласилась предстать перед друзьями в таком виде. Это было что-то такое слишком страшное и сложное для нее. Это было все равно, что вывернуть истерзанную душу наизнанку перед всеми. И только Регулусу было дозволено быть рядом, потому что он был ее спасителем и исправно докладывал все новости Хогвартса. Ведь новый, последний семестр уже начался.