A Choriambic Progression
Шрифт:
У Гарри ёкнуло сердце.
— Но…
— Поттер, я пообещал — и это не делает чести моему здравому смыслу, уверяю вас — научить вас эффективной защите. И я намерен выполнить обещание. Положите. Призму. На стол.
Гарри подчинился и сразу же почувствовал потерю — комната вдруг показалась слишком холодной, звуки — слишком громкими, но он по-прежнему оставался спокойным и собранным. И это вселяло надежду.
— А теперь, — сказал Снейп, — приготовьтесь. Legilimens!
Примерно так же, наверное, чувствовал бы себя человек, стоящий в океане, когда на него накатывает волна — его качает, но
— Я много читал об Окклуменции, — объяснил он. — Знаете, чтобы… Я готовился.
Снейп негромко фыркнул.
– Я был бы потрясен, если бы это было мне хоть каплю интересно. — Он с мрачным и решительным видом в очередной раз направил палочку на Гарри. — Legilimens!
Гарри очень отчетливо чувствовал, как Снейп пробивается в его сознание, но не впускал его. Он сопротивлялся. Упорно сопротивлялся. Гарри рассчитывал, что Снейп сделает передышку и сменит тактику, но промахнулся: натиск становился все сильнее, пытаясь нащупать брешь в его обороне. В нем сочетались тонкая стратегия и грубая сила, и у Гарри все поплыло перед глазами, пол наклонился под каким-то странным углом, и чтобы удержаться на ногах, ему пришлось исполнить несколько отчаянных па — а это очень сложно, когда чужой разум обвивает его, словно лианы, коварно и настойчиво пробиваясь все ближе и ближе. Только ему удавалось отбросить в сторону одну, как ее место сразу занимали две других, заползая на него с разных сторон, и одновременно с этим тяжелая, грубая сила воли Снейпа упорно била в одну точку, прижимая его к земле, вызывая слабость и противную дрожь в ногах, и кажется, он сейчас не выдержит…
И тут вдруг Гарри стало ясно, что время пришло, и он собрался с силами. Со всеми своими силами. Он вдохнул — глубже, глубже, еще глубже, чувствуя, как энергия со свистом завихряется вокруг него — и толкнул...
И почти сразу почувствовал, что Снейп отступает, что его железный щит разлетается вдребезги, что он снова и снова подается назад... А сам Гарри будто попал в зону пониженного давления, и его теперь уже буквально тащило вперед, и вглубь, и внутрь, и потом произошло то, что уже случалось раньше — он проник в разум Снейпа.
Страдания матери. Жестокость отца. Его любовь к нежной, кроткой женщине, которой была его мать, сжигающая его разбитое сердце. Его боль, когда он видел, как мать шаг за шагом приближается к смерти. Бесконечное страдание от того, что для неё было недостаточно его чистой любви и его загнанных глаз — да, она любила его, но в конце концов всегда выбирала это чудовище, его отца.
Потом школа, и долгожданное избавление сменилось отвращением — сначала казалось, ненадолго, но потом… Потом перед ним открылась целая новая вселенная, полная боли. Беспомощный, ненавидимый, снова и снова предаваемый своими и чужими, он медленно задыхался под тяжестью своих тайн, и сам себя проклинал за то, что ему есть, что скрывать… и за свое уродство. Отвратительное человеческое уродство.
Гарри увидел глазами Снейпа жестокость своего отца, его случайные вспышки злости, порожденные скукой и сознанием собственного превосходства — а это худшее из зол. Когда Снейп с этим столкнулся, что-то в нем
И тут подвернулся последний шанс. Ненадежное, пугающее предложение — но предложение власти, возмездия, а главное, чего-то похожего на семью, и обещание, что он больше не будет чувствовать себя темным пятном на фоне светлого и праведного мира. Снейп почтительно смотрел в прорези красных глаз, и сердце его разрывалось от неистового, неописуемого счастья, покорности, преданности, и благоговейного ужаса, и любви, любви, любви, ЛЮБВИ, ЛЮБВИ...
Гарри скорчился, как от боли, отшатнувшись от сознания Снейпа. Он услышал откуда-то издалека чей-то крик, и перед тем, как в глазах потемнело, успел подумать, что кричал, наверное, он сам.
* * *
Когда он наконец пришел в себя, первым осознанным ощущением было воспоминание о боли, ужасной боли, зародившейся внутри, разраставшейся, охватившей и душу, и тело. Гарри открыл глаза, борясь с дурнотой. В пустой комнате Снейпа он был один. Первые несколько минут мальчику пришлось потратить на то, чтобы справиться с собственным дыханием. Нужно было как-то учиться жить с новым непрошенным знанием, которое тяжелым грузом легло на сердце, будто пытаясь задавить, сломать, уничтожить.
Когда у него получилось сесть, по щекам поползли две тонкие холодные струйки, и Гарри машинально поднял руку, чтобы стереть слезы. Чудовищно. То, что он видел, было чудовищно, от воспоминаний об этом сжималось сердце и ныли кости, и Гарри вдруг захотелось забыть, что на свете есть магия, раз она может довести до такого… Но это было глупое, бесполезное желание, и мальчик прекрасно все понимал — он часть магического мира и должен научиться жить с этим, или уйти насовсем, а уходить он не хотел, даже сейчас.
Гарри конечно знал, что Снейп в молодости присоединился к Волдеморту, присягнул на верность Темному Лорду. Новым оказалось то, что Снейп сделал это, движимый странной, болезненной любовью, и именно это больше всего ужаснуло мальчика, хотя он и не сразу понял — почему. Но потом, когда он с трудом поднялся на ноги, дрожащие от одного воспоминания о пережитой боли, все мысли и вопросы, крутившиеся в голове, будто сами по себе разложились по полочкам и выстроились в ясную, законченную картину, хотя Гарри не был уверен, что от обретенного понимания ему станет легче.
Как же, оказывается, легко сломать человека. Всего то нужно — несчастливое детство и жестокость, так часто свойственная "школьным проказам". И вот уже человек готов посвятить свою жизнь служению чудовищу. Гарри время от времени задумывался о том, что заставляет людей присоединиться к Волдеморту, и самым простым вариантом ему казались глупые предубеждения против магглов. Но в мыслях Снейпа не было ничего подобного. Только желание быть нужным кому-то, стать частью общества, и надежда, что раз уж он не нужен Свету, возможно для него найдется место в Тьме.