… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Она провисал где-то за метр от неподвижной воды заросшей тиной.
– Перейду – спорим? – сказал я.
Надька закричала, что «нет, не надо!», а Игорёк сразу сказал:
– Спорим!
Труба неширокая, сечением 10 см, и над серединой рва она зашаталась из стороны в сторону. Под Надькины «охи» за спиной, я начал ловить равновесие, продвинулся ещё метра на два, а остаток пути пробежал.
– А-а!– заорал я и оглянулся. Игорёк помахал мне:
– Ну, теперь давай обратно!
Ищи дурака!
Зачем я вообще на неё полез?
Подштопать мужское самолюбие.
За день перед этим наш курс устроил пикник на берегу Остра, почти за городом.
Там Надька вызвала меня соревноваться в плавании. Заплыв на сто метров вдоль реки.
Она сразу ушла вперёд, а мне через двадцать метров дошло, что мой кандыбинский полукроль – фигня рядом с её мощным брассом.
Что оставалось делать?
Я вылез на берег и первым добежал к финишу, а по пути нарвал цветы в траве для встречи победительницы.
– Ты чемпионка, Надь!
Когда мы втроём – Федя, Яков и я – пришли с грузом «довгих» в сень великанских вязов в Графском парке и возлегли в траве для возлияния под шелест зелёной листвы над головой, Яков спросил, правда ли, что я строил из себя канатоходца на трубе.
Я удивился, ведь его там не было, но Федя сказал, что весь англофак уже знает.
Мы выпили, Федя начал жаловаться на проректора Будовского, который испортил ему всю зачётку – за четыре года обучения там стоят одни лишь тройки, а гад Будовский взял и четвёрку поставил, хоть Федя и просил его не делать этого.
По этому поводу Яков поделился философской поговоркой «плыв, плыв, а перед берегом втопывся».
Мы снова выпили и, вдохновившись ярким тёплым днём, я сказал, что канатоходство – ерунда и мне по силам взобраться даже на вон тот вяз.
Его широкий неохватный ствол раздваивался метрах в восьми над землёй.
Яков назидательно поднял указательный палец и объявил это невозможным, и он готов поставить две «довгих», если я помашу ему рукой из листвы кроны.
С моей стороны не обошлось без мухлевания – позади вяза росло тонкое дерево, откуда можно перебраться в развилку вяза.
Я поднялся на условленную высоту и благополучно возвратился на родную землю.
Яков начал было витийствовать, что про подставу не уславливались, но Федя, в качестве третейского судьи, сказал ему заткнуться – оговорённая точка достигнута и две бутылки за ним.
Когда мы допили и по шли обратно в общагу, я показал им трубу надо рвом – вот она, канатоходная.
У Яши взыграло ретивое и он сказал, что тут и переходить-то нечего и он запросто это докажет за две «довгих». Только пусть я подержу его штаны.
Чего не сделаешь для старшего товарища c твоего факультета, наставника по преферансу и в затяжного «дурака»?
И он пошёл в белой нарядной рубахе в широкую клетку из «жовто-блакитних» полосок, из-под которой длились его длинные ноги в носках и чёрных туфлях.
Он не знал насколько коварна эта труба над серединой рва.
Вобщем, там оказалось не так уж и глубоко.
Когда он выбрался обратно на берег, к цветовой гамме облепившей его торс рубахи добавилась зелень тины.
Терять ему уже было нечего и он пошёл во второй раз с таким же успехом, как и в первый.
Я начал ржать и Федя, для поддержания чести четвёртого курса, отдал мне свои штаны и тоже пошёл по шаткой железяке.
После приводнения ему хватило ума вылезти на тот, противоположный берег.
Чёрт побери! Как я угорал с их штанами в руках!
Хорошо хоть общага рядом, а там четверокурсник без штанов не такая уж и редкость.
Но смеялся я, похоже, не к добру.
Приехав домой в Конотоп, я узнал, что Ольга пропала.
Вчера ушла на работу и больше её не видели.
Моя мать ходила к её тётке, но и та ничего не знает.
По настоянию матери я всё-таки поужинал перед тем, как отправился к тёте Нине в надежде на более свежие новости. Та опечаленно качала головой, ничего.
Тогда я пошёл на кирпичный завод.
Уже давно стемнело и в цеху основного корпуса горел жёлтый свет.
Оказывается, на конотопском кирпичном печь не кольцевая, а с вагонетками, по принципу туда-сюда.
В цеху я увидал только одного мужика и спросил где Ольга.
– А где ей быть? Таскается в городе,– со злостью ответил он.
Тут я узнал его – тот самый с кем она меня знакомила возле Первого магазина.
Узнал ли он меня?
Не знаю.
Я вышел в ночь на территории завода. Таскается…
Но, может, ещё придёт на третью смену? Мне всё равно идти некуда.
Неподалёку от цеха я взобрался на кладку стены недостроенного здания и уселся там, как тот филин, или сова, что прилетела ко мне в детстве на Объект, посланная неизвестно кем.
Вот так я и сидел там, посреди ночи, думая мысли, которые лучше не начинать думать, а если уж начал, то лучше не додумывать до конца, потому что наступает момент, когда их критическая масса доходит до точки, за которой – хочешь ты того, или не хочешь – надо уже что-то делать, неважно, додуманы они у тебя, или нет.
Вот только что?
Распахнулся прямоугольник жёлтого света, из двери цеха вышел мужик и захлопнул свет темнотой.
Опять открыл, зашёл и – снова темно. Выходил помочиться.