А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
— Изменить характер государыни — не в моей власти. Учитывая к тому же некоторые обстоятельства…
— Не скромничайте, граф. Как у вас говорят? Старый конь борозды не портит!
— Не портит, да… но и глубоко не пашет!
Его подталкивали со всех сторон, а он взял да и ускакал в Гостилицы. От послов, от маркизов, от сплетников, а особливо от Шуваловых. Теперь уж их пятеро вокруг императрицы уселось. Мало Мавра Егоровна безвыходно крутилась в будуаре, мало Иван Шувалов, так ведь был еще и Петр, который для своего авторитета в Сенате носился с разными государственными прожектами. Например, как пополнить скудеющую при такой войне казну? Да просто уменьшить вес медной, самой расхожей монеты. С каждых четырех пудиков меди дополнительный пудик и выйдет. И лошадям при перевозке облегчение, и карману дырявому нетяжело.
Этот хоть о разных таких проектах витийствовал, а пятый Шувалов, Александр, стал начальником страшной Тайной канцелярии. Как не помутиться разуму? Хоть был граф Алексей из рода Розума. Нет, бежать, бежать, хотя б на время! Пускай и не в далекие Гостилицы, но все ж не на глазах.
Он испросил, конечно, у Елизаветы позволения, и позволение такое она дала. Показалось даже, что весьма охотно…
Однако ж предчувствие? А что иное, если он в тот злополучный день возвратился в Царское Село.
— Где государыня? — наскочив на ступеньках крыльца на Мавру Егоровну, первым делом и поинтересовался.
— В церкви государыня, где ж еще по этому времени, — не слишком-то радужно встретила его незаменимая чесальщица.
Раз опоздал к началу, не лезть же в церковь посередь молитвы. Чем заняться? Но на ловца и зверь бежит — Иван Шувалов!
— Что же ты, братец, не при государыне?
— Она захотела одна помолиться, — с отменной скромностью потупился камер-юнкер.
— Да, но что нам-то делать? Государыня при молитве, а мы, ежели, при картишках метнем банчок?
Карты Иван Шувалов не очень любил, но отказать своему предшественнику не мог. В гостиной и устроились. Еще доброхотов набралось. Все ожидали государыню. Кто с неподписанным Указом, кто с реляцией [13] , а кто и с кляузой очередной. Кляузы государыню отвлекали от разных надоедливых дел.
Ждать выходило немало времени. А скука — не тетка. Дворцовый «фараон» начал налаживаться, когда под окнами гостиной раздались крики:
— Государыня умерла!
— Умирает!..
13
Реляция (устар.) — письменное донесение, сообщение о ходе военных действий.
— Из церкви ид учи!..
Церковь-то придворная, рядышком. Елизавету никто и не сопровождал. Как оказалось, ей дурно стало, она потихоньку выбралась вон… да так и упала вблизи паперти…
Не сразу хватились. А хватившись, что могли поделать? Всяк боялся к государыне подойти.
Она лежала замертво, а вокруг нее толпа собралась, высыпавшая из церкви. Какая-то женщина, из простонародья, прикрыла ее лицо сдернутым со своей головы платком…
Сбежались и придворные дамы, но только усугубили толчею. Пытались привести. Елизавету в чувство, но тщетно. Прежний лейб-медик Лесток был изгнан вместе с маркизом Шетарди — за непомерные свои интриги, новый лейб-медик и сам был болен. Не знали, к кому и обратиться.
Выбежавший Алексей Разумовский вспомнил:
— Есть тут хирург Фюзадье! Пусть пустит кровь!
Фюзадье сыскали, кровь отворили, но это не помогало.
Елизавета, кажется, маленько придыхивала, но никого не узнавала.
Иван Шувалов по-детски хныкал, караулившие во дворце гвардейцы единственное, что могли сделать, — оттеснить толпу.
— Так и будет лежать государыня на земле?.. Иван Иванович, беги за кушеткой! — распорядился Разумовский.
Иван Шувалов был рад, что хоть какое-то занятие сыскалось. Пока он с помощью слуг тащил кушетку — а мебель во дворце вся была тяжелая, — Алексей держал голову Елизаветы на своих коленях, думая: «Вот так и у помазанников Божьих жизнь кончается. Что уж нам-то?..»
— Бери, Иван Иванович!
Алексей охватил своими сильными руками весь торс Елизаветы, но Иван Шувалов не мог и с ногами управиться. Гвардейцы помогли.
— Ширмы давайте! Одеяла!
Тут маленько пришли в себя и придворные дамы, так безобразно проворонившие государыню. Кушетку огородили ширмами, прибежала главная врачевальщица, Мавра Егоровна. Она одно знала: пятки чесать!
— Ахти, Господи, матушка… На кого ты нас оставляешь?..
Алексей не на шутку взъярился:
— Чего хороните государыню?! У нее отменное здоровье! У-у, сороки непотребные… Несем во дворец. Живо!
Елизавету, при ее-то внушительной комплекции, да еще вместе с кушеткой, и двоим гренадерам было не поднять, не говоря уже об Иване Шувалове.
— Просовывайте ружья!
Гренадерам приходилось носить раненых, поняли. Три ружья да шесть человек, седьмым был Алексей, который поддерживал на ладонях голову Елизаветы. Потащили почему-то ногами вперед — как стояла кушетка, так и взяли.
— Разворачивай… олухи царя небесного!..
Сообразили, развернули. Но двери во дворце были хоть и широки, да не шире же распластанных ружей, да еще при целой ораве мужиков.
Ну, тут уж гренадеры не оплошали: побросав на пол ружья, на руках вознесли государыню в ее спальню.
Она наконец-то пришла в себя, хотя говорить не могла, так как при падении сильно прикусила язык. Но Алексея узнала, глазами, уже маленько засиневшими, указала: возьми руку. Он припал, обливаясь слезами. В ногах суетился Иван Шувалов, Мавра Егоровна копошилась, еще двое Шуваловых подоспели, общими усилиями попытались оттеснить Разумовского, но он резко, как давно уже не разговаривал, одернул даже Александра Шувалова:
— Вы не в Тайной канцелярии! Извольте уважать волю государыни!
Три дня и три ночи он не отходил от постели, и все это время Елизавета находилась между жизнью и смертью. Роковой исход казался неизбежным. А это возвещало: перемену царствования, полный переворот во внешней политике, да и среди фаворитов, восшествие на престол Петра III, душой и телом преданного Фридриху, общий переполох…
Племянничек несколько раз пробегал мимо, до неприличия с радостным лицом. Одно повторял:
— Как? Ну, как?..