Адмирал Сенявин
Шрифт:
— Ее величество не только машкерадами намерена услаждаться в Севастополе. Смотрины будут флоту нашему. Посему вам препоручается экипажи свои денно и нощно экзерцициям подвергать, дабы порадовать матушку-государыню и неприятеля в страхе держать.
Потемкин грузно шагал по каюте. Сенявин восторженно следил за ним, потом вдруг глянул на сидящего рядом, боком к нему, Ушакова. Тот смотрел пристально, но без подобострастия.
— В заключение же я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Унтер-офицерам отнюдь не позволять наказывать побоями. — Князь перевел дыхание, достал платок, вытер лоб, шею и продолжал: — Наиболее отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ними и храбрость. Всякое принуждение должно быть истреблено.
Речь светлейшего для многих командиров явилась новью. Войнович весь вспотел, крутил головой, силясь что-то возразить, но Потемкин махнул на него рукой и пошел к выходу. Тот ринулся следом, а капитаны разом заговорили. «А ведь во многом князь, пожалуй, прав», — подумал Сенявин и поймал себя на мысли, что подобные рассуждения отчасти приходили не раз и ему на ум, но как-то не обретали такой ясности и стройности. Из всех присутствующих один Ушаков выглядел именинником. Командиры слышали от него много подобных высказываний и, главное, видели на «Святом Павле» соблюдение таких порядков…
Зима и весна пролетели в хлопотах. Готовили корабли — красили борта и рангоут, скоблили и терли палубу, драили пушки и колокола. Не забывали наставления князя. Больше всех преуспел «Святой Павел». Каждый день его канониры отрабатывали все приемы артиллерийской прислуги. Раз в неделю от его борта отваливали барказы с канонирами. Ушаков обучал их на бомбардирском судне «Страшный».
С утра до вечера на всех батарейных палубах раздавались зычные команды:
— Винт пять!
— Заряжай!
— Наводи! Выше, по клину меть!
— Товсь! Пали!
Канониры хватались за канаты, откатывали станки от борта и вновь ставили их на место.
«Страшный» выходил за Херсонес, сбрасывал буйки с флажками и поражал их сначала на якоре, потом с ходу, под парусами. Следующую неделю канониры стреляли по берегу. Брали в «вилку» сложенные из морской гальки маленькие пирамиды. К началу лета эти пирамиды разлетались после второго-третьего залпа.
Тем временем Екатерина с огромной свитой на флотилии изящных, украшенных по-царски галер оставила Кременчуг и направилась по Днепру к Херсону. Здесь, под Кременчугом, как рассказывали очевидцы, не только иностранных гостей, но и Екатерину и даже светлейшего князя поразила войсковая выучка Кременчугской дивизии. Командовал ею генерал-аншеф Суворов. Колонны пехоты и двадцать пять эскадронов конницы двигались и перестраивались, кололи и рубили, бежали и мчались бешеным галопом с азартом и завидной, какой-то необычной легкостью. И в то же время поражали неустрашимостью и мощью в стремительных атаках, совсем не похожих на учебные.
Императрица со свитою на роскошно убранной галере «Десна» продолжала путь к Херсону. По берегам Днепра, как и прежде, красовались новенькие, будто нарисованные, хутора и села, словно по щучьему велению возникали сказочные дворцы и дачи, триумфальные арки, обрамленные цветочными гирляндами. По реке в лодках сновали веселые, празднично одетые люди. С берегов доносились звонкие песни, гремели хоры. На береговых склонах стояли и пели, взявшись за руки, парубки и девчата с венками на головах. И никто на царских галерах не знал, что на все эти потемкинские игрища старосты плетьми сгоняли народ из окрестных сел. Нередко ночью, когда императрица почивала, по берегам, вниз по течению, перегоняли, словно скот, этих бесправных холопов, чтобы на следующий день опять радовать высоких гостей. Строжайше было приказано изображать «неизреченное блаженство и радостное умиление, со верноподданническою почтительною веселостью сопряженное». До веселья ли было этим людям, которых четыре года назад навеки закрепостила царица?
По пути свита Екатерины росла. Прискакал гонец от Румянцева: император Иосиф II на подходе. Пришлось отдавать якоря и встречать гостя. Вместе с Екатериной отправился австрийский посол фон Кобенцль, сопровождавший императрицу. Австрия приехала торговаться, делить лакомые куски Южной Европы. Россия набирала силу военную и вес политический, к ее голосу прислушивались не только соседи.
— Желательно нашу империю оградить Истрией и Далмацией, — вставил непринужденно за обедом Иосиф II, — взамен мы могли бы помочь Венеции забрать у турок Кипр и Крит.
Потемкин сразу же нашелся:
— Что же останется православным грекам?
— Есть ли резон думать еще о том, чего нет, — сердился Иосиф II.
Потемкин запомнил эту фразу. Херсон встретил Екатерину салютом пушек.
При въезде в город Иосиф поморщился. Над дорогой маячила грандиозная триумфальная арка. На ней крупными буквами на греческом языке надпись — «Дорога в Византию». Рассерженный император не захотел останавливаться в приготовленном для него прекрасном отеле. Он поманил пальцем генерального консула Австрии в Херсоне тучного Иоганна Розаровича:
— В вашем доме найдется местечко для императора?
— Ваше величество, — поклонился несколько смущенный толстяк, — для меня это приятнейшая неожиданная весть, мой дом полностью в вашем распоряжении.
Толстяк Розарович хитрил. Он прекрасно знал все капризы своего патрона. Несмотря на мучившую его подагру, еще две недели назад он приготовил на всякий случай три комнаты, убранные с изысканным вкусом.
— Ни в коем случае, — ответил Иосиф, — ваша семья должна оставаться на своем месте. Я удовольствуюсь самой скромной комнатой.
И в самом деле он занял маленькую комнату на втором этаже. Розарович представил Иосифу свою семью. Больше всех ему запомнилась младшая дочь Терция — подвижная блондинка с озорными огоньками в голубых глазах. Ей не было еще тринадцати лет, однако молодые люди на званых вечерах наперебой ухаживали за ней.
— В прошлом году, ваше величество, — шутливо похвалился консул, — от Терции сходил с ума Франсиско Миранда [33] из Венесуэлы, бывший здесь гостем Потемкина.
33
Франсиско Миранда (1750–1816) — генералиссимус Венесуэльской республики (1812 г.), один из руководителей войны за независимость испанских колоний в Америке (1810–1826).
— Помню, помню ваше донесение, — оживился император, — но я так и не понял, что выведывал этот загадочный бунтарь.
— Я абсолютно уверен, ваше величество, что он попросту странствующий вольнодумец…
Гость внес в размеренный прежде распорядок некоторые неудобства. Вставал он затемно, в четыре часа, и бродил по городу. Чтобы не привлекать внимание, одевался просто — в белый мундир, белые штаны, красный жакет без регалий.
Улицы на удивление были прямые и чисто ухоженные. Каменные и деревянные добротные дома выглядели уютно. Их насчитывалось больше двух тысяч. Магазинчики переполнены товарами и продуктами. В гавани стояло более сотни судов из Марселя, Генуи, Ливорно, Триеста…