Аэроплан для победителя
Шрифт:
— Он с ума сошел! На людей наезжать?! — тут Алешу осенило. — Это же твой любовник! Он увидел тебя со мной и решил — так не доставайся же ты никому!
— Боже мой, где Лабрюйер?! — воскликнула Танюша.
— И я бы хотел это знать, — раздался знакомый голос.
Стрельский, ожидая Лабрюйера, нашел лавочку у стены и сидел там, совсем неприметный, невзирая на свою монументальность.
Супруги бросились к нему.
— Вы видели, Самсон Платонович? Видели, да?
— Видел, конечно. Детки мои, мы не знаем, куда его понесло. Нужно перебежать к нашему автомобилю и укрыться там. Это же сущая крепость на колесах.
— Но почему — там? — удивился Алеша.
— Потому что у шофера этой железной гадины на ипподроме есть сообщники.
— Надо бежать в мастерские, к авиаторам! — решила Танюша.
— Никуда ты не побежишь, а будешь сидеть, как дуся, в нашем автомобиле! — прикрикнул на нее супруг и тут же кинулся за поддержкой к Стрельскому: — Так, Самсон Платонович?
— Именно так. Детки, бегите к автомобилю, пусть Вилли отъедет с вами подальше.
— А вы?
— А я посижу тут, погляжу, что дальше будет. Ну, живенько, живенько! Тамарочка, мы с тобой потом потолкуем.
— Я должна найти Лабрюйера! — выпалила она.
— Так он же там, с шофером и фрау Хаберманн. Там ты его и найдешь. И все ему расскажешь. Все!
— Так я этого и хочу. Алеша, бежим!
Но когда они подбежали к синему «Руссо-Балту», ни внутри, ни рядом никого не оказалось.
— Их похитили… — прошептала Танюша. — Алешенька, их похитили… Алеша, это ужасно… а мой револьвер в Майоренхофе!.. Какая же я дура!..
— У тебя есть револьвер?
— Ну конечно! Я все-таки современная женщина! Что ты на меня так смотришь? Двадцатый век давно настал, женщины водят автомобили и пилотируют аэропланы! А ты какого-то револьвера испугался! Ой, там кто-то идет… прячься, прячься же, тетеря…
Танюша присела на корточки у переднего колеса. Николев от волнения рухнул на четвереньки.
Из зарослей полыни, которую уже и кустами было не назвать, потому что стволы она имела почти древесные, появился шофер Вилли Мюллер. В левой руке он держал щегольское серое кепи, достойное английского лорда, и шоферские очки, правой утирал со лба пот.
— Мой бог, о мой бог… — бормотал он. — Что же я господину Гроссмайстеру скажу?..
Танюша едва не бросилась шоферу на шею.
— Господин Мюллер, миленький, что случилось?
— Я сам не понимаю, что случилось, фрейлейн, — поняв вопрос по-русски, но ответив по-немецки, шофер принюхался. — О мой бог, тут где-то покойник!
— Ой, где покойник?!
Вилли Мюллер медленно пошел, ловя носом тонкую струйку сомнительного аромата, которая становилась все сильнее и сногсшибательнее. Наконец он остановился у распахнутой двери своего автомобиля.
— Что это такое?! — спросил он в отчаянии.
Банка конюха Авотинга ничего ему не ответила.
Шофер очень нехорошо посмотрел на Танюшу и Николева.
Они еще не поняли, до какой степени этот человек влюблен в свой автомобиль, не сообразили, что «Руссо-Балт» возведен им в ранг святыни,
— Господин Мюллер, где фрау Хаберманн, где господин Лабрюйер? — Танюша для доходчивости перешла на немецкий.
— Этот запах уже ничем не вывести. Мое авто будет вонять хуже свинарника, — ответил шофер. — О мой бог, что же делать?
— Так что же с фрау Хаберманн?
— Она сошла с ума!
Глава двадцать седьмая
Лабрюйер перешел рельсы, поискал следов там, дошел до станции Солитюд, расспросил билетных контролеров, уже ждавших рижского поезда. Никто не заметил маленькую старую фрау в обществе людей, которые бы ее куда-то увозили. А вот шофера Мюллера опознали по кепи — вовремя Лабрюйер догадался описать шикарный головной убор.
— Это было, когда шлокенский поезд прошел, — вспомнил молодой контролер. — Он отошел от перрона, но на переезде что-то случилось, он встал и минуты три простоял. Вот когда он миновал переезд — и прибежал тот человек.
— Он кого-то искал, всюду заглядывал, — добавил пожилой контролер. — Потом побежал к Анненхофской улице.
— И больше мы его не видели.
— Да, сюда он не возвращался. Может быть, его заметили на переезде?
Лабрюйер пошел к переезду и поговорил с инвалидом, который заведовал шлагбаумом. Тот припомнил человека, который перебежал железную дорогу. Двигался этот странный человек в сторону ипподрома. Тогда Лабрюйер решил, что если Мюллер на свободе, то рано или поздно вернется к своему обожаемому «Руссо-Балту».
Он пришел вовремя — Алеша, обернув банку лопухом, вытаскивал ее из автомобиля.
— Что здесь произошло и где фрау Хаберманн? — строго спросил он.
— В нее вселился бес, — ответил шофер. И рассказал историю, от которой явственно попахивало адской серой.
Он сидел на водительском месте и в ожидании Фирста читал газету. Фрау сидела рядом. Дверца с ее стороны по случаю жары была приоткрыта.
Вдруг старушка буквально вывалилась в эту дверцу. И пропала.
Шофер так изумился, что не сразу сообразил побежать следом.
Фрау Хаберманн, хватаясь за кусты, взобралась на насыпь и отважно перебежала через рельсы перед самым носом отошедшего от Солитюда поезда. Когда же Мюллер решил догнать ее и воротить в автомобиль, поезд, как на грех, встал. И простоял минуты три по меньшей мере.
Оказавшись по ту сторону рельс, шофер заметался, но старушки нигде не было. Он пробежался до Анненхофской улицы, потом поспешил к переезду, и вот он здесь, в полной растерянности и в убеждении, что фрау спятила.
— Этого еще недоставало, — проворчал Лабрюйер. — Тамарочка, Алеша, вам к этой истории добавить нечего?