Афера Хавьера
Шрифт:
Выбора у Фонзеки не было, хотя один вопрос ещё оставался. Ткнув пальцем в сторону Вильсона, он спросил:
– А он? Он тоже едет?
– Тоже, - поспешно заявил Вильсон и повернулся к да Силве.
– Зе, я всегда хотел взглянуть на трущобы изнутри...
– он перешел на английский.
– Знаю, - кивнул да Силва, задумчиво глядя на него.
Фонзека подозрительно нахмурился при звуках чужого языка; да Силва посмотрел на человека со шрамом почти сочувственно, потом взглянул на Вильсона.
– Все американцы - от туристов до проживающих в Бразилии лет по двадцать - хотели бы побывать в подлинных трущобах, настоящих фавелах Рио, но только большинство боится. И не без оснований.
Он слабо улыбнулся и язвительно добавил:
– Видимо, чувствуют, что наши трущобы куда колоритнее, чем в Нью-Йорке или Детройте; но, честно говоря, я все их видел, и разницы особой нет, конечно, исключая то, что у трущоб в Рио одно большое преимущество.
Вильсон, набычившись, уставился на него.
– Какое?
Да Силва улыбнулся далеко не искренней улыбкой.
– Наши трущобы населены нами. Тогда как в Вашингтоне, или Кливленде, или Буффало - вами.
Вильсон уставился на него, осознавая, что да Силва прежде всего был бразильцем с обостренной национальной гордостью, и лишь потом - его другом. И сдержал аргументы, уже готовые сорваться с губ, стараясь не вступать в конфликт.
Да Силва долго вызывающе изучал бледное скованное лицо, потом повернулся к Фонзеке.
– Он пойдет с нами. Ты готов? Тогда пошли.
Глава 7
В квартиру Вильсона они вернулись уже под вечер. Солнце уже спускалось за вершину Корковадо, отбрасывая длинные неровные тени на стены и воды залива, Лишь короткие сумерки отделяли тропический вечер от ночи.
В тесной кабине лифта никто не нарушил молчания. Вильсон открыл дверь квартиры, включил свет и направился к бару, чтобы достать непочатую бутылку коньяку. Он отвернул пробку и налил себе хорошую порцию.
– Осталось только две.
Пустая, слабая замена нужных слов...
Он двинулся к окну, бездумно глядя на сгущавшиеся сумерки.
Слева на фоне призрачного заката рисовался четкий силуэт горы Карбитос и наверху - фавелы Кататумба. Трущобы поднимались по склону, заполняя каждую расщелину хибарами, покрывая каждый выступ лачугами из ржавой жести. Дряхлые лачуги жались одна к другой, ища поддержки в общей нищете, образуя покрывавшие скалу лохматыми лишаями. Верхним хибаркам ещё доставались последние лучи заходящего солнца, и расплющенные банки из-под керосина, служившие стенами, блестели, как серебряная чешуя. Ниже, где у подножья сгущались тени, уже мелькали огни электрических ламп, раскачивавшихся на провисших проводах, образовавших хаос перепутанных гирлянд.
Подключение к энергосистеме производилось совершенно незаконно, но с молчаливым попустительством городских властей и энергетической компании. Муниципалитету и промышленникам обходилось это не так уж дорого, во всяком случае, дешевле самоубийственной попытки отключения...
Вильсон поднял бокал, сделал большой глоток, содрогнулся всем телом и перевел дух. Лицо его казалось другу чужим и мертвым. Заговорив, Вильсон старался, чтобы голос звучал скорее заинтересовано, чем потрясенно.
– Как люди могут так жить, Зе?
– Как?
– недоуменно переспросил да Силва. Он долго наблюдал, как Вильсон смотрит на трущобы, и устал от этого. Капитан вытащил табурет из-под стойки бара и уселся, зацепившись каблуками за перекладину. Он подтянул к себе бокал с коньком и взболтал его.
– А как они должны жить?
– Такая вонь! Открытые сточные канавы, повсюду мусор, грязь! Такие лица...
Да Силва крутнул пробку на бутылке, и та, как пьяная, закачалась от его яростной силы. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и взял бокал, рассматривая его содержимое.
– Давно ты в Бразилии, Вильсон?
– Семь...
– нет, шесть лет.
– И за шесть лет впервые понял, что такое на самом деле эти трущобы?
– Да, - Вильсон смотрел ему прямо в глаза.
– О-о...
Да Силва выпил, поставил бокал и крутнул его. Он выглядел устало, злость прошла.
– Ну, тогда трудно объяснить.
– Не то, чтобы я не видел их, - пояснил Вильсон.
– Конечно, видел вдоль дороги, вдоль Авенида ду Бразил, но совсем другое дело, когда ты там, внутри.
Он смотрел в густую тьму, отделявшую его уютную квартиру от Кататумбы. Там уже неумолчно звенели цикады, беспорядочные гирлянды голых лампочек взбирались в гору, рассекая сгущавшиеся тени.
– Конечно, я видел такие трущобы в кино. Я видел...
– он умолк.
Да Силва слабо улыбнулся.
– Что ты видел? "Черного Орфея"? В лачуге наподобие швейцарского шале в горах прекрасного штата Гуанабара, со всеми удобствами, за исключением, пожалуй, биде для восхитительной сексуальной красавицы? Счастливые смеющиеся люди и талантливые, крепкие здоровые ребятишки, играющие на гитаре, весь день поющие и танцующие? Да, они в лохмотьях, но свежевыстиранных; да, босиком, но кому нужна обувь в превосходном климате, при бесконечном солнечном тепле? Кому нужны туфли на этих гладких скалах?
Он замолчал, сам удивляясь, что так раскипятился.
– Много ты сегодня видел там счастливых? Много веселых и упитанных детей?
– Немного, - спокойно признал Вильсон.
– Немного?
– Ладно, ни одного.
– Это лучше. Во всяком случае, честно.
– Но...
Это "но" взбесило да Силву, и он предостерегающе поднял палец, не позволяя себя перебивать. Он так его держал, пока не допил и не оттолкнул от себя бокал, едва удержавшийся на самом краю.
– А ведь ты видел Кататумбу - лучшую фавелу в Бразилии. Чтобы ты сказал, если бы увидел худшую?