Афера Сатаны

Карлтон Х.Д.

Я знаю, как он смотрит на меня. Он боится меня.

Он, блять, должен бояться.

— Что! — кричу я в ответ. Я сажусь, уже порядком разозлившись. Медсестра заходила ко мне в палату в шесть утра, чтобы дать мне еще лекарств. Сначала я принимала их, когда только попала сюда. Но неделю назад я перестала их принимать.

Я больше не хочу, чтобы меня пичкали лекарствами. Чем дольше я нахожусь в коматозном состоянии, тем сильнее начинаю забывать своих приспешников. Они не навещают меня здесь. Я не слышала, что с ними случилось после автокатастрофы.

Как сильно они пострадали, и выжил ли кто-нибудь из них вообще. Возможность того, что кто-то из них мертв, почти сводит меня с ума.

Никто мне не расскажет. Может быть, их осудили за убийства, а может быть, их тоже отправили в психушку.

Как бы там ни было, я очень скучаю по ним и не хочу их забывать. Они были — и будут — всем для меня. Если я потеряю кого-нибудь из них, я потеряю весь свой рассудок и превращусь в то, в чем меня все всегда обвиняли.

Если они считали меня сумасшедшей раньше...

Тогда мне, блять, было бы самое место здесь. В обеденном зале с настоящими сумасшедшими. А они все пялятся на меня, как будто это я, блять, сломалась.

— Убери за собой, или ты вернешься в свою комнату, — угрожает он с суровым выражением на своем уродливом гребаном лице. Этот человек ни за что не получит киску. Он слишком уродлив, со своими сальными васильковыми светлыми волосами, прищуренными карими глазами и шрамами от прыщей на щеках. Он также слишком заносчив, вероятно, он всю жизнь подвергался травле, и теперь чувствует потребность выместить это на любом, кого считает неполноценным. Может быть, я отсосу ему позже, чтобы смягчить его, и он оставит меня в покое.

Я игнорирую его, со злостью набираю на ложку яблочное пюре и запихиваю в рот.

Этот день станет только хуже. Сегодня у меня еще один прием у доктора Рози. Она коварная сука, которая пытается убедить меня в ложных вещах. Последние три месяца она пытается убедить меня в том, что я сумасшедшая. Слова о тяжелом психозе и параноидальной шизофрении несколько раз срывались с ее уст и медсестер. Доктор Рози официально поставила мне диагноз «параноидальная шизофрения с психопатическими наклонностями» после недели пребывания здесь.

Я смеялась, когда она мне это сообщила.

Я не гребаная сумасшедшая, я просветленная! Я оказываю чертову услугу этому миру, избавляясь от зла. Кто еще собирается этим заниматься? Доктор Рози так и не смогла дать мне прямой ответ на этот вопрос. Она всегда говорит одно и то же. Это не тебе решать. Ты не судья и не палач.

Ага, как скажешь, сука.

Я судья и палач. Я делаю то, для чего все остальные слишком слабы. Вынюхиваю и уничтожаю зло. И меня за это наказывают.

Я занята тем, что разглядываю свое яблочное пюре, когда чувствую, что кто-то садится рядом со мной. Я не обращаю внимания, кто бы это ни был, слишком сосредоточившись на своих фантазиях о том,

как изувечу всех сотрудников этого места и сбегу.

Каждый раз, когда я фантазирую, я всегда вижу себя в крови, держа в руке свой красивый нож, выбегая из здания прямо в объятия моих приспешников. Они все там ждут меня, на их загримированных лицах — широкие улыбки. Они подхватывают меня на руки и говорят, как они гордятся мной.

А потом они уносят меня прочь и показывают мне, как сильно они по мне скучали, своими языками и членами.

Нежеланный человек склоняется ко мне слишком близко. Я чувствую запах ядовитых ягод — таких, которые папа заставлял меня срывать с кустов и печь пироги, когда считал недостойным последователем.

Я вскидываю голову и смотрю на незваного гостя. Гленда. Она смотрит на мое яблочное пюре, на ее лице задумчивое выражение.

— Яблочное пюре тебя как-то обидело? — спрашивает она, морщинки на ее лице изгибаются, когда она говорит.

Она старая женщина. По всей видимости, она живет здесь с шестнадцати лет. Ходят слухи, что она зарубила свою семью топором, потому что считала, что все они были одержимы дьяволом. Отрубила им головы, а потом сожгла тела. Я никогда не слышала, чтобы Гленда признавала или отрицала это. Она вообще не говорит об этом.

По какой-то причине она довольна этим местом. Оно безопасно для нее, и это все, что она знала, по крайней мере, шестьдесят лет. Я думаю, они несколько раз пытались выпустить ее на свободу, заявляя, что она прошла реабилитацию и больше не представляет опасности для общества. Но каждый раз Гленда нападала на медсестер, кусая их до тех пор, пока не разрывала их плоть. Только для того, чтобы остаться в своем доме.

Я хмурю брови.

— Почему ты задаешь такие глупые вопросы? — я огрызаюсь, прежде чем зачерпнуть в рот еще одну порцию яблочного пюре.

Она этого не заслужила. Я успокаиваюсь.

— Извини, — бормочу я.

У Гленды странный запах. Я никогда раньше не чувствовала ни от кого запаха ядовитых ягод, но мне кажется, что она как Зейд, как я. Ещё одна из тех, у кого в душе живёт чернота, но не поглощена ею полностью.

Я бы хотела, чтобы кто-то еще мог чуять зло так, как я, просто чтобы они сказали мне, чем я пахну. Папа сказал бы, что я пахну как демон. Он любил так меня называть.

— От тебя воняет грехом и злом, Сибель. Я не знаю, как породил такую мерзость.

Гленда откинулась, на ее лице появилась улыбка.

— Все в порядке, дитя. У всех нас бывают плохие дни.

— Ты так говоришь, как будто хорошие дни существуют, — пробормотала я, мой гнев перешел в печаль.

Мне действительно грустно.

— Сейчас они кажутся далекими, но ты увидишь их снова.

Я не отвечаю. Я не верю ни единому слову из ее уст. Что она вообще знает? Она довольна тем, что проведет остаток жизни в этой дыре. Она довольна тем, что ее держат взаперти, вдали от общества, потому что так проще.