Афганские каскадеры
Шрифт:
Но он преодолел эту секундную расслабленность, как преодолевал ее в тех случаях, когда на него наваливалось отчаяние или когда давала знать накопленная им психологическая и физическая усталость. Козак внимательно прочел первое письмо, начинавшееся словами: «Дорогой, ну что ж ты опять пропал так надолго?..»
Оно было недлинным, всего в три коротких абзаца.
Обычное письмо: жива, здорова, много работаю (перешла в информагентство), скучаю, пиши чаще, целую.
Шифр, примененный в данном случае, прост, как все гениальное. Никакая компьютерная программа не расколет. Вернее, даже из такого небольшого
Ивану потребовалось некоторое время – минут десять примерно, – чтобы простеньким, но надежным методом перестановки букв выудить из сообщения предназначенную лично ему – и только ему! – информацию.
В этом мессидже содержалось одно кодированное слово
ЧЕРНАЯ.
Еще некоторое время у него ушло на расшифровку двух других писем, на извлечение сокрытых там слов, цифр или знаков.
Слово из второго письма
ПЕЩЕРА.
Шифрованное слово из третьего по счету письма поразило его до глубины души.
Этим зашифрованным внешне простеньким, но не доступным для декодировки ни одним суперкомпьютером кодом было слово
ЗМЕЯ.
Иван быстро набрал ответное письмо. Отправил его в адрес обеспокоенной молчанием «муженька» Анны Козаковой. В половине пятого он выключил ноутбук, после чего, не задерживаясь здесь более, покинул помещение «красного уголка».
Возле входа в дежурку он никого не обнаружил. Жалюзи подняты; из окна рубки дежурного наружу льется яркий электрический свет. Через оконный проем виден Джонс – стоя спиной к окну, заместитель Грэя, дежурящий сегодня по филиалу, с кем-то говорит по внутреннему телефону. На «главной улице» вдруг вспыхнули с два десятка светильников – включили полное освещение. Из дальнего «шатра», надевая на ходу куртку, выбрался какой-то человек… Еще один! И еще…
Несколько сотрудников, поднятых с теплых постелей, передвигающихся кто быстрым шагом, а кто и рысцой, сворачивали в переулок, ведущий в сторону гаражей и мехмастерских. Удивленный этой суматохой, Козак двинулся вслед за ними к гаражным боксам. Но уже вскоре, увидев бегущего навстречу человека, он остановился… Когда тот приблизился, Иван узнал в нем своего водителя, датчанина Ханса.
– Босс?! – отдуваясь, произнес гард. – Хорошо, что я вас так быстро нашел!..
– Что случилось, Ханс?
– В гаражах нашли две растяжки!..
– Что? – Брови Козака поползли вверх. – Растяжки? Уточните, о чем речь.
– Гранаты, сэр… К кольцу чеки одной осколочной гранаты прикреплена проволока. К другой ведет тонкий шелковый шнур.
– Вы сами видели?
– Да, сэр. Но первым обнаружил одну из растяжек… к общему счастью…
– Где именно?
– Растяжки установлены близ двух машин. – Датчанин вытер струящийся по лицу пот. – Думается, это было сделано не ранее четырех утра… Одну «растяжку» обнаружили возле «Хамви».
– Машина Кэмпбелла?
– Да.
– А вторая? Где ее обнаружили?
– Вторая граната, сэр, закреплена под порожком нашей новой машины.
ГЛАВА 17
Москва. 8 октября
«Карантин» для двух сотрудников, работающих под личиной журналистов, продлился до восьми утра вторника. Котов приехал на «иксе» за своей напарницей в подземный гараж одного из зданий комплекса «Алые паруса». Анну Козакову страховал приставленный к ней еще в субботу, спустя каких-то пару часов после ЧП, «гард». Этот крепкий мужчина, сотрудник физохраны, официально работающий в одной из фирм Антонова, одетый в темный костюм с чуть оттопыренной правой полой пиджака, сопроводил молодую женщину из квартиры на девятом этаже в гараж.
Удостоверившись, что за его подопечной приехал именно «нужный» транспорт, за рулем которого находится «нужный» человек, он сам открыл правую переднюю дверку. Затем, достав из кармана сотовый, провожая взглядом выезжающий с паркинга внедорожник, набрал контактный номер и доложил тому, кто отозвался на звонок:
– Время – восемь тридцать. Объект и прибывший за ней товарищ на внедорожнике «БМВ» только что выехали из гаража…
Анатолий направил джип под поднявшуюся руку шлагбаума.
– Привет, подруга! Как спалось? Какие сны снились?
– Как монахине в ее холодной тесной келье, – сухо отреагировала Козакова. – И сны соответствующие.
– Да ну? – удивился Котов. – У тебя же трехкомнатная квартира в «элитке»! Это теперь называется «кельей»? Не понял…
– Понимай, как хочешь.
– Чем занималась эти три дня?
– Сидела в четырех стенах. – Анна хмуро усмехнулась. – В компании с тем «гардом», которого ты видел в гараже.
– А ты говоришь – «монахиня»… – Котов ухмыльнулся. – Небось, подруга…
– Оставь свои домыслы, – оборвала его Анна. – Сам-то где шлялся? Чем занимался, пока меня держали в этом укрытии?
– Так меня тоже упаковали. – Котов, бросив взгляд в боковое стекло, перестроился в ряду, свернув на Новощукинскую. – Я на одном из наших городских объектов парился. Сказали, сиди там и носа наружу не кажи…
– Надо же, как интересно.
– Вот и сидел. Но в отличие от тебя, подруга, один-одинешенек.
Он посигналил кому-то, кто плелся впереди, занимая их крайнюю полосу.
– Чего это нас с тобой так резко вывели в «карантин»? Начальство решило перестраховаться?
– А ты спроси у начальства сам, – сухо сказала Козакова. – Позвони и спроси.
– Да ладно тебе кукситься, – добродушно изрек Котов. – Уверен, что все это было в наших же с тобой интересах.
– То, что нас с тобой уложили мордами на землю? И надели наручники?
– Ну… я ведь о другом.
– О том, что в субботу убили единственного человека, который мог бы навести меня… нас то есть, кратчайшим путем на цель?
– Ну че ты злишься, Аннушка?
– Не называй меня так.