Агава
Шрифт:
Паоло вынужден формулировать свои вопросы четче. Итак, сам он с Гуараши знаком не был, о его смерти услышал от одного офицера, который спустя несколько часов тоже умер. Ему захотелось узнать об этом деле подробнее, и вот ниточка, которую он распутывает, привела его в Геную — сначала на «Эндас», а теперь сюда, к ней.
Женщина долго смотрит на него, прищурив глаза и что-то прикидывая. Потом берет у него сигарету. Они садятся.
— Как он умер? — тихо спрашивает Паоло. — Если верить официальному сообщению, он покончил с собой. У себя в кабинете. Какая-то история с женщинами, векселями, долгами…
Джина не перебивает его.
Помолчав немного, она неторопливо, но старательно гасит сигарету. Этот
— Чепуха, — говорит она наконец.
Затем встает и сбрасывает с себя халат, Паоло еще раз отмечает странный контраст, обтянутые короткими джинсами тощие ноги, вся ее фигурка подростка и грудь зрелой женщины.
— Да, я некрасивая, — говорит Джина, заметив его взгляд, — но и не такая уж уродина. Чудная, смешная — пожалуйста, но не уродина. Во всяком случае, Гуараши я нравилась. А он нравился мне. Я с ним жила целый год. С карабинером, представляешь? О нет, романом это, конечно, не назовешь. Я прекрасно понимала, что нужна ему для его работы. Но у нас с ним были родственные души. Я люблю свою работу, он любил свою, мы уважали друг друга. Самоубийство? Азартные игры, женщины? Чепуха. Гуараши был из тех, кто играет по самой высокой ставке. Но не на деньги. Играть ему приходилось для дела, и в этой игре не было ничего личного. Он ставил на собственную шкуру. Официально его работа считалась административной, подумаешь — внутренняя безопасность. Всякие там бумажки, досье на сотрудников, в общем, все в таком духе. Но я знаю, иногда он целыми ночами кого-то выслеживал, встречался с какими-то странными типами, что-то выяснял в банках. Однажды он пришел ко мне с вот такой резаной раной на спине: кто-то пырнул его ножом. А врача вызвать не разрешил.
Джина продолжает свой рассказ. Паоло понимает, что это исповедь. В словах женщины чувствуется боль, но впечатление такое, будто смерть Гуарашн не была для нее неожиданностью. Паоло перебивает ее, хотя ему и не хотелось бы этого делать:
— А что ты можешь сказать об Оскаре Штице?
— А, да. Оскар Штиц. Валерио называл его мистером Икс. Не один месяц потратил он на то, чтобы установить, кто этот человек и откуда к нам явился. По-моему, ему это удалось незадолго до того, как его вызвали в Рим и повысили в звании. Но мне он ничего не сказал. Не хотел, чтобы я слишком вникала в некоторые вещи. Говорил, что это опасно. Уж кто-кто, а он опасность чуял.
— Что ты хочешь этим сказать? Какое отношение может иметь Щтиц к смерти Гуараши?
Джина качает толовой:
— Не знаю. Сказала так, зря, не подумав. А может, и не зря. Есть одно обстоятельство, о котором я еще никому не говорила. Когда началась эта история с заказом на самоходки, Гуарашн устроил мне работу на «Эндас»: я должна была фотографировать всякие официальные акты, приемы. Валерио же отвечал там за безопасность, и ему ничего не стоило оформить мне пропуск. На многих официальных встречах бывали и Щтиц, и сопровождавшие его люди. А для Гуараши я должна была печатать лишнюю копию всех снимков.
Паоло не может скрытъ нервного возбуждения.
— Эти фотоснимки еще у тебя? Ты можешь мне их показать?
— Когда умер Валерио? — перебивает его Джина.
— Да с неделю назад. В прошлую пятницу.
— А тот, другой? Офицер, который тебе позвонил?
— В воскресенье. Но не все ли равно? Что ты хочешь этим сказать?
— В воскресенье после обеда я пришла в лабораторию, чтобы немножко привести ее в порядок. Я это делаю почти каждое воскресенье — в другие дни времени не хватает. Часов примерно в пять кто-то позвонил в дверь. Пришли двое в штатском, раньше я их никогда не видела. Они показали мне удостоверение секретной службы «Эндаса» и сказали, что у них там, в архивах фирмы, случилось короткое замыкание и много фотографий сгорело, потому им нужны все негативы снимков, которые я делала
— И ты отдала им все негативы? — спрашивает Паоло, не скрывая своего разочарования.
— Все. Я сложила их в коробку, и они унесли ее с собой. Когда сообщили о смерти Гуараши, я сразу позвонила в «Эндас», в бюро по внешним связям, и спросила, удалось ли им восстановить фотоархив. А они там словно с луны свалились. Тогда я спросила насчет короткого замыкания и пожара, но мне ответили, что никакого пожара не было и все фотоматериалы на месте. Они додумали, что я напрашиваюсь на новые заказы, и сказали, что к услугам посторонних лиц и организаций больше не прибегают, так как у них теперь есть своя лаборатория.
Паоло размышляет.
— Ты думаешь, Валерио Гуараши убили потому, что ему было что-то известно об этом самом Оскаре Штице? — спрашивает он.
— Я ничего не думаю, — отвечает Джина. — Только говорю, что Гуараши не из тех, кто кончает жизнь самоубийством. Я знаю, он целый год следил за Штицем, и меня он устроил на «Эндас», чтобы я фотографировала этого типа, а когда он умер, ко мне пришли и забрали все негативы.
— Почему же ты не обратилась в полицию?
— Я не знаю, действительно ли те двое, что приходили, из «Эндаса». Но удостоверения, которые они мне показали, были подлинными. Я же фотограф: если бы фотографии на удостоверениях переклеили, я бы сразу заметила. Они пришли официальна Кто их прислал, не знаю, но в том, что это официальные лица, я могу поклясться. Так о чем мне было сообщать в полицию? И потом, у меня свои заботы. Я столько лет вкалывала, пока не обзавелась лабораторией. Гуараши занимался трудным и опасным делом. На кого он работал? Не знаю и знать не хочу. По-моему, тебе тоже с ними лучше не связываться.
— Погоди. Если бы я принес тебе фотографии, ты могла бы узнать Штица?
Джина удивленно смотрит на него и вдруг начинает смеяться. Смех у нее напряженный, нервный.
— Да ты, выходит, ничего не понял. Фотографий больше нет. Или ты думаешь, что явишься на «Эндас», сунешь им под нос свою журналистскую карточку, а они вынесут на подносе фотографии, которые тебе нужны?
При встрече Паоло излагает эту историю вкратце, ничего не скрывая от Дондеро. Он понимает, что профсоюзного деятеля смерть Гуараши и Фульви не очень интересует. Для него главное — махинация с военными заказами. И действительно, едва услышав про расследование Гуараши и про пропажу фотографий, тот набрасывается на Паоло.
— А я что тебе говорил? Грязное дело. Кое-кто нажил на нем кучу миллиардов. И не исключено, что сейчас они собираются повторить махинацию. Этого Штица надо бы выследить. Не может же он раствориться в воздухе!
Настроенный менее оптимистично, Паоло говорит:
— Но мы не знаем даже, как он выглядит.
— Пока не знаем. Но на «Эндасе» фотографии должны сохраниться. Эта женщина, как там ее? Ну, Джина, она же сама тебе сказала, Там явно блефовали: пожара никакого не было, все архивы на месте.
— Что ж, отлично. Сегодня же пойдем туда, представимся и попросим, чтобы нам дали самый лучший портрет Штица, а еще лучше — два: анфас и в профиль… Если эти типы побывали у Джины, ясно, что они позаботились о том, чтобы снимки исчезли и из архива.
— А может, и нет, — вдруг они думают, что никому до них не добраться?
Паоло не отвечает — он уже действует: поднимает трубку и звонит своему редактору.
— Какого черта ты сидишь в Генуе? — первым делом спрашивает Бьонди.
Паоло коротко излагает суть дела. О фотографиях он умалчивает, лишь в общих чертах обрисовывает историю Гуараши и его расследования связи некой таинственной личности с «гепардами».