Агент № 1
Шрифт:
В это время молодой инженер и великолепный спортсмен бурно шел к финишу в осуществлении своих жизненных планов. Прежде всего он не почил на лаврах. Ему удалось поступить на годичные курсы усовершенствования в Парижский агрономический институт заморских территорий. В институт этот допускались не более двух десятков выпускников всех высших учебных заведений Франции, Бельгии и Германии.
После летних спортивных триумфов, после варшавских каникул Париж показался Георгию скучным и негостеприимным. Регулярно посещать лекции Георгий начал только в ноябре. В самом же начале — непредвиденный расход: плата за право допуска к занятиям вырвала из его бюджета 250 франков, столько же понадобилось выложить и за первый квартал, право пользоваться лабораторией обошлось ему в 275 франков, а тут уже и второй квартал — новые 250 франков. Каждый экзамен, помимо нервного напряжения, обходился
«Никогда еще не случалось мне так мрачно праздновать рождество, как в этом веселом Париже», — шутил он позднее. Канун рождества Георгий просидел в зале пригородного кинотеатра, а потом вернулся в свою комнатенку и мерз два дня, потому что лили холодные проливные дожди. Развлекаться в Париже мог только тот, у кого были деньги или друзья…
Зато здесь Георгий почувствовал аромат своей будущей работы. Он восхищался огромными теплицами с экваториальными растениями, бесчисленными коллекциями и экспонатами, представляющими картины африканской жизни, — одним словом, всем тем, с чем европейцу придется столкнуться в тех краях, начиная от природы и вплоть до медицины, от верований и обычаев африканцев до истории миссионерской деятельности. Нашел он здесь также и свидетельства эксплуатации темнокожих, поразительные доказательства тщетности их надежд на более счастливое будущее. В этой связи он строил планы какой-то еще не вполне ясной ему самому деятельности в пользу негритянского населения. Может, удалось бы организовать что-нибудь и учредить в Польше стипендию для будущих инженеров-африканцев… Пусть бы они учились в польских университетах строить машины, дороги, суда…
Помня о предстоящих задачах, Георгий раздобывал новейшие книги по самым различным отраслям знаний, которые пригодились бы ему в Африке. Он постоянно носил с собою и заучивал французско-суахильский разговорник, чтобы продвинуть вперед медленно идущее изучение языка суахили.
Тем временем политическая обстановка становилась все более напряженной. Георгий понимал грозящую миру опасность, и его поражала наивность товарищей, которым казалось, что война грозит Франции исключительно только из-за Гданьска и так называемого Данцигского коридора, в то время как было совершенно ясно, что устремления Гитлера и его зарвавшихся почитателей распространяются на всю Европу, на целый мир, и притом на целую «1000 лет»!
— Не было бы ничего дурного или неестественного, если вы и в самом деле подставили бы шею ради Польши, — пытался втолковать он своим коллегам, — ведь в предшествующей войне за вас сражались англичане, американцы, бельгийцы, сербы, греки, да и поляки тоже…
Против этого, однако, выступало большинство студентов. Юноши из националистских группировок считали, что одна только Франция является колыбелью культуры Европы и поэтому заслуживает помощи со стороны остальных наций. «Pologne, ca ne compte pas» [1] , — заметил один из них, а второй доказывал, что Германия в конечном счете не так уж к не права в своем стремлении к мировому господству, если осуществлять его она будет рука об руку с Францией.
1
Польшу не стоит принимать во внимание (франц.).
«Вообще, ни один идеал для большинства французских буржуа не представляет собой такой ценности, чтобы ради него стоило пожертвовать жизнью, — так заканчивал молодой инженер свое письмо, адресованное одному из знакомых в Польше по поводу ситуации во Франции. — Да и вообще, — писал он, — самые различные идеалы и идеи, якобы исповедуемые моими коллегами, чаще всего служат лишь прикрытием страха обычных мещан, беспокоящихся за свою собственную шкуру, и мало кто здесь заслуживает того, чтобы рассматривать его всерьез…» — жаловался он, не предполагая, что это частным образом высказанное мнение сможет ему со временем повредить.
Наступил 1939 год, с которым молодой инженер связывал столько надежд. «Всего каких-нибудь несколько месяцев, — давал он себе торжественное обещание, — и я выеду в Конго, где буду занимать приличную должность… Со временем куплю матери домик под Варшавой, чтобы она могла приезжать туда сколько захочет, не рассчитывая на помощь родственников, а кузину Лилю она сможет взять к себе и выдать замуж за приличного парня…» Так он строил далеко идущие планы, а пока что вводил режим строжайшей экономии: конспекты лекций вел на оборотной стороне выброшенных в типографии контрольных оттисков, в содружество студентов-поляков записался только в качестве «почетного» члена (то есть без вступительных взносов и уплаты членских), наконец, ему пришлось отказаться от часов и фотоаппарата. Перед ним стояли две главные цели: завершить занятия в Институте агрономии и обеспечить себе небольшую сумму денег для каникул.
31 июля профессорский совет института признал Георгия Иванова агрономом заморских территорий, выдав ему диплом за номером 751. Узнав, что экзамены сданы им успешно, молодой инженер решил больше не ждать. Еще в мае, почти с последнего экзамена, он помчался на восток. В Будапеште, едва успев перевести дух, он уже оказался на парных тренировках с венграми, которые устроили для команды АЗС спортивный лагерь на острове Маргит. «Ура! Приехал, не подвел!» — радостно приветствовали Георгия его старые друзья, столь отличные от расчетливого Косты Пандоса и рафинированных французских коллег. И здесь, в тренировочном лагере в Венгрии, как и в июне на Лазенковской улице в Варшаве, он чувствовал себя среди друзей, среди своих, с которыми бы только жить да жить. Радостно похлопывали его по спине «патер фамилиас» секции плавания АЗС Барановский и опекун водного поло Хенцинский, обнимали оба Казика — мастер Бохеньский и отличный ватерполист Карпинский, радовались его приезду верные друзья из команды Ленерт, Маковский, Гумковский, Рупперт вместе со всеми веселыми и гордыми «азетэсовцами», для которых мужество и спортивная закалка казались лучшим ответом на нависшие над страной тучи. Он чувствовал, что уже успел побрататься с ними во время прошлого трудного сезона и во время пребывания в тренировочном лагере на Белянах, куда потихоньку он успел сбежать из Лувена.
Сразу же поляки бросились в битву с соперничающими клубами. Прежде всего с «Легией», которой они «влепили» 6:0, а потом с катовицким ЕКС, где счет был ни больше ни меньше как 10:0. Единственные соперники на пути к званию чемпионов Польши отпали быстро и весьма убедительно. Подтвердилось мнение венгерского тренера Райка, который еще в прошлом году высказался следующим образом: «Бохеньский — лучший организатор атак, Маковский играет умнее всех, у Зубовича сильный бросок, однако все их положительные качества объединяет в себе Георгий Иванов, подающий большие надежды на будущее… Ему, правда, следует только не выступать с «сольными номерами», как это было на матче с Финляндией, в противном случае соперникам удастся прекрасно подстраховать подобного солиста…»
Наконец пришло и время расставания: молодому инженеру еще раз приходилось ехать во Францию за дипломом. Однако все эти радостные, великолепные дни все более омрачались тенью приближающейся военной угрозы, миллионы сердец сжимались от горестных предчувствий. В середине августа юноша уже мчался в Салоники попрощаться с матерью. Собирая по дороге различные не предвещающие ничего хорошего наблюдения, он машинально повторял про себя любимое отцовское изречение, девиз рода Ивановых: «Non verbis, sed gladiis», что можно было перевести: «Делом, а не словами», или: «Мечом, а не словом». Пассивным свидетелем событий он отнюдь не собирался оставаться…
Уже в пути он написал три письма, и все адресованные в Варшаву: к капитану Белому в отдел пополнений, к майору Маевскому и к полковнику Левандовскому, с которым он недавно познакомился. В письмах этих он просил о приеме в армию, только бы поскорее, только бы не оказалось слишком поздно…
Георгий проснулся свежим, веселым, восстановившим свои силы. «Наконец-то я дома», — подумал он, услышав в открытое окно крики уличных торговцев.
— Стафилия, стафилия, — тянул продавец винограда, а вслед за ним на разные голоса: — Карпазия ме то махери (то есть арбузы на разрез), даматес, пиперис, ангуриа…