Агония страха

Март Михаил

— Ладно, старый хрыч, не скрипи. Без тебя тошно.

— Утешить тебя не могу.

— Никто не может. Чудовищная смерть. Телефонным шнуром. Сучьи дети!

— Я сорок лет в органах, но такого не видал. А ты вот о чем подумай, Виталий. Если у убийцы имелся пистолет, то почему он решил ее удушить?

— Шуметь не хотел.

— А Скокова пристрелил. Грохот на весь дом поднял.

— Значит, до его горла дотянуться не удалось. Машка беззащитная баба, а Скоков вооружен.

К ним подошел капитан.

— Виталий Семеныч, выйдите на площадку. Там свидетель нашелся.

Москаленко

направился к двери. С замком возились эксперты.

— Ну что, Петя?

— Странно. Нож валялся на площадке, но я убежден, что такой замок не вскроешь снаружи примитивным кухонным ножом. Изнутри можно.

— В квартире два комплекта ключей нашли. Один на телевизоре, второй в кухне у холодильника. Изнутри! Думай, а потом говори.

— Вот я и думаю. Нож из кухонного набора. В столе таких же еще штук пять разного размера, а этот оказался с другой стороны двери.

— Ты только не делай из меня дурака. Такими ножами в Ялте в каждой скобяной лавке все полки завалены.

— Значит, убийца сумасшедший. Идти на такое дело и взять с собой дерьмо вместо стоящего инструмента! Пистолет он себе нашел, а нож раздобыть не сумел. Чего-то мы тут не понимаем.

— Не говори за всех. Отпечатки на ноже есть?

— Полно, но смазаны и ручка ребристая. Не поможет.

— Ищи в доме.

Москаленко вышел на лестничную клетку, где его поджидал свидетель.

— Слушаю тебя, папаша. Говори, что видел?

— Паренька видел. Аккурат после выстрела. В палисаднике я сидел, во дворе. Шарахнуло здорово. Минут через пять, как туда милиционер зашел.

— А, кроме милиционера, в дом заходил кто-нибудь?

— Чего не видал, того не видал. Я в полудреме сидел. То открою глаза, то закрою. Милиционера видел. Потом грохот. Я испугался. Минут через пять из дома выходит парень лет тридцати, высокий, плечистый…

— С бородой?

— Да ты слушай, не перебивай. Обыкновенный, волосы темные, длинные, в сером костюме, скуластый. Посмотрел по сторонам и пошел к воротам.

— Ладно, папаша, ступай. Понадобишься, найдем.

— Тебе видней, ты начальник.

Москаленко сразу понял, как только появился в квартире, что здесь побывал Сергей — опять «ТТ», опять гильза — и что они с Машкой шушукались. То, что он завалил Рому Вяземского в «Бригантине», не вызывало сомнений. Машка его навела. Он расплачивается за то, что она его из психушки выдернула. И все в обход, молчком. Сами с усами, а я для них — ноль без палочки. И этот звонок вчерашний, мол, готовь Виталик, людей, я тебе твоего „убийцу" завтра в два часа на тарелочке с голубой каемочкой предоставлю. Первый причал для глиссеров. Как я от него отойду, так и берите его, а в лодке Коля Тихонов сидеть будет. Он вам подыграет, я уже договорилась. Вот и договорилась! Кого она привести собиралась? Сергея, что ли? Дура! Слишком умной себя считала, баронесса ялтинская! Но как можно себе представить, что Сережа Зотов мог пойти на зверское убийство моей сестры? Может, у парня и впрямь крыша поехала? По делу его в дурдом запрятали. Шесть лет из Чечни не вылезал…

Москаленко мог ломать себе голову сколько угодно, но объяснений не находил. Не мог же Журавлев Машку удушить, он и муху прихлопнуть не решится,

а ведь тут хладнокровие нужно и злость. И все же он остановился на мысли о том, что сестру убил Сергей Зотов. Машка стерва первостепенная, а Сергей слишком прямолинеен и не понимает бабских козней. Нет, Машка не стерва, она ею была, а теперь ее нет. У Москаленко на глазах навернулись слезы. Кто-то положил ему руку на плечо.

— Товарищ подполковник, — обратился капитан, — дежурный по управлению звонил. В «Бригантине» новое убийство.

— Кто?

— Официанта пристрелили в упор в сортире. Филипчук. Он сегодня утром в Управление приходил к майору Скокову. Какую-то бумагу ему приносил.

— К Скокову, говоришь? Поехали.

— В «Бригантину»?

— В Управление. У Скокова в кабинете развязка этого убийства, а в кабак найдут кого послать. Официантов до хрена, а из подполковников я один остался, на всех не хватает.

Москаленко торопливо зашагал вниз по лестнице.

16

Он постоянно озирался, но ничего необычного не замечал.

— Мне кажется, я превращаюсь в шизофреника. Меня одолевает навязчивая идея под названием «Мания преследования», — сказал Журавлев и как-то странно хихикнул, словно подтверждая собственный диагноз.

— У меня тоже на душе не спокойно, — согласилась Алиса. — Вчерашний вечер, который так хорошо начался, в итоге обратился в ад.

— Ты понимаешь, Аля, я очень доверяю своему чутью, оно меня никогда не подводило. И вот сейчас иду и думаю — почему я пошел у тебя на поводу и взял с собой? А вдруг это ловушка?

— Ты веришь, что Метелкин мог устроить тебе ловушку?

— Нет, он человек случайный, а потом — я разбираюсь в людях.

— Но это же он нашел парня.

— Ты права, но мне не по себе.

— Дик, я не знаю, как это объяснить. Девушкам не принято такое говорить, но ты мне не безразличен и когда я с тобой рядом, то мне спокойней на душе. Может быть, я приношу удачу. Хотя вряд ли. Не успели познакомиться, как вляпались в неприятности.

— Но мы же убежали, а это уже удача.

Алиса рассмеялась. Они подошли к нижней посадке на фуникулер. Кабины шли безостановочно, описывая внизу круг, и вновь устремлялись ввысь. Запрыгивать приходилось на ходу. Во время прыжка кабина прогибалась. Журавлев захлопнул дверцы, и они поехали вверх.

— Похоже на люльку, но только железную, — сказала Алиса.

— Обычное корыто на двоих.

— А мы не свалимся? Страшно.

— Нет, смотри, какой мощный трос. Рогатина, которая держит люльку, закреплена шарнирным кронштейном к тросу, так что лучше кабину не раскачивать. С виду не надежно, но до сих пор никто не падал.

— А далеко до Дарсена?

— Понятия не имею, но с горы вся Ялты видна, как на ладони. Фуникулер проходит низко над землей, иногда кажется, что кабина зацепит крышу дома. Вся жизнь Ялты под твоими ногами. Дворики, улицы, церкви, стадионы. Когда поднимемся на саму вершину, я покажу тебе дом, где ты живешь. Жаль бинокля нет. Теплоходы со спичечный коробок, все вокруг словно игрушечное. В каких-то местах мы летим над склоном метрах в тридцати, гора неровная.